Такую энергию, как у Джейсона Айзекса, встречаешь не каждый день. Он настоящий энтузиаст - любит свою работу актера и связанные с ней переезды. Джейсон по-настоящему честен: он действительно обдумывает ваш вопрос, прежде чем на него ответить. У него потрясающее чувство юмора, он благороден, привлекателен и чуток. Все эти качества - редкость для звезд экрана.
Едва закончив завтрак, 37-летний ливерпулец хочет поговорить в своем гостиничном номере. По правде говоря, там бардак. Там и сям - полураспакованные чемоданы, разбросанные кеды, закрытый лэптоп на столе. Он смущается, но не слишком. Сразу заметно, как непринужденно он себя чувствует.

Как вы попали в «Патриот»?
ДА: Я прочел множество сценариев - и в большинстве своем это чушь. Не то, чтобы люди, которые их писали, не талантливы, или не талантливы те, которые работали над ними потом. Просто что-то в них не так. Если ты начинаешь что-то читать и дочитываешь до конца; если, зачитавшись, ты попадаешь не туда, куда собирался; если ты читаешь за рулем и паркуешься, чтобы дочитать до конца; если ты читаешь, лежа в ванной, пока кожа не пойдет морщинами, ты понимаешь, что вещь стоящая. А этот сценарий заставил меня плакать. Там есть такие сентиментальные моменты, что их трудно осуществить на практике. Я считаю, что Роланд (Эммерик) и Дин (Девлин) делают это прекрасно. Они могут взять такие моменты, говорить о них, и сделать их так, что они заденут какую-то струнку.

Ну, есть еще «Годзилла».
ДА: Действительно, Годзилла - второй самый успешный фильм из тех, что делались на этой студии. Что касается Роланда и Дина, они сделали необычный фильм. Это одна из причин, по которой фильм (Патриот) столь грандиозен и амбициозен. Они тщательно и неторопливо его проверили, удостоверились, что это не пускание пыли в глаза, поэтому он не стал самым прибыльным фильмом на первой неделе проката. «Прекрасный шторм», так уж случилось, заработал больше денег, но это было частью плана - фильмов не должно быть слишком много. Нужно многое сделать для того, чтобы фильм зазвучал.

Похоже, вы хорошо знаете, как это работает?
ДА: Знаете, что удивительно? Люди, создавшие наиболее зрелищные фильмы в истории кинематографа - самые добрые и вдумчивые люди из тех, с кем мне приходилось работать. Я знаю, как все работает потому, что они включили меня в каждую стадию работы. Это очень объединяет. Они вкладывают все силы в сценарий, с самого начала. Так о чем вы хотели спросить?

Важно ли для вас, помимо актерской работы, быть в курсе всех денежных вопросов голливудского фильмопроизводства?
ДА: Нет. Я - один из тех, кто ухитряется проскользнуть в чуть приоткрытую дверь. Так что, если кто-то спросит меня, что я думаю о сценарии, есть ли у меня какие-нибудь идеи, я достаю стопку заметок, начинаю говорить и долго не могу остановиться. Благодаря этому у меня появилось несколько очень хороших друзей, а также тех, кто никогда больше со мной работать не захочет. Но, думаю, я достаточно чуток, чтобы понять, когда мне отводится роль наемного работника. Я думал, что и здесь будет то же самое, но все оказалось совсем иначе. Мы работали единой командой, как в те времена, когда, студентами, мы придумывали пьесы и ставили их на фестивалях в Англии. Знать деловую часть не обязательно; для меня важнее придерживаться собственных инстинктов, и мои инстинкты говорили , что нужно рассказать историю как можно лучше. Я никогда не приходил в благоговейный трепет из-за того, что играю в таком-то фильме, с такими-то людьми, из-за того, что у этих людей есть деньги или власть. Я считаю, что мои идеи столь же стоящи, как и идеи других людей. И вышло так, что именно для этого меня брали на работу на протяжении многих лет: я не просто читаю сценарий, я высказываю свои мысли.

Тэвингтон очарователен отчасти потому, что он отражает классовые волнения в Британии - взять хотя бы историю с его отцом. Как вы пришли к такому осмыслению своего героя?
ДА: Изначально этого в сценарии не было, и я собрал множество информации о человеке, являющемся в некоторой степени прототипом моего героя - Тарлетоне. Его отец умер и оставил ему огромные долги из-за азартных игр - которые были у многих людей того времени. Он, как и я, учился на юриста, как и я, был третьим сыном в семье. Его выгнали из университета из-за долгов и проституток, а я перешел в театральный - так что параллель продолжается. Когда его отец умер, он вдруг перестал быть богатым, мать отправила его в колонии, купила ему чин офицера в армии. Он должен был - я рассказал об этом Роланду и Дину, и они вставили это в сюжет - добиться успеха в новом мире; ему ни к чему было возвращаться. Он был одним из тех самодовольных британских офицеров, которые думали, что унаследуют весь мир. Он путешествовал по свету с картой в кармане и после каждой победы немного увеличивал на ней территорию, которую намеревался объявить своей собственностью. У него с собой трактат о полигамии, потому что в мире должны быть установлены новые правила. Он уже выбрал для себя несколько жен.
Если исторические факты не помогают тебе по-настоящему, ты волен просто отбросить их - в конце концов, ты просто рассказываешь историю. Но эти факты стали подарком для меня. Я обладал полным психологическим портретом этого парня: он был ожесточен. Я постоянно искал одобрения моего "отца", генерала Корнуэллиса. Если я его не получал, то чувствовал себя униженным, что приводило меня в ярость.
Еще о Тарлетоне говорилось, что он был потрясающим воином. Он скакал в бой впереди всех, без какой-либо стратегии. Он брал количеством, техника в то время была на низком уровне, ты просто скачешь с саблей наголо. В нем было какое-то смертельное желание саморазрушения, и этого вполне достаточно, чтобы стать злодеем.

Саморазрушение движет и героем Гибсона, "патриотом".
ДА: Между нашими героями есть много общего. Они сражаются так - либо все, либо ничего, и они совершенно ничего не боятся. Они оба насквозь видят всю удивительную формальность этой войны. Я представить не могу, как они ухитрялись это делать: стоять на линии, в сорока ярдах друг от друга. Они стреляют, люди вокруг них умирают, свистят пушечные ядра. Они перезаряжают пистолеты, снова стреляют, потом говорят: "Что ж, двух раз будет достаточно" и расходятся. Почему два раза?

В кинотеатре зрители были просто потрясены сценами сражений.
ДА: Да, войны идут и по сей день. Мы видим компьютерные версии того, что происходит в Косово или в Ираке, когда окопы полны телами людей. Технический уровень не стал намного выше, люди просто этого не видят.

Как вы относитесь к шумихе вокруг "британских злодеев"?
ДА: Забавно: журналисты, чьи работы я читал в Лондоне и к которым всегда относился с уважением, решили посвятить этой теме множество страниц. Надеюсь, они продадут написанное газетам и получат кучу денег. С другой стороны, история британской империи в колониях едва ли была забавной. Следует обратить внимание вот на что - англичан не изображали злодеями. Явно аморальным был только я. Корнуэллис хотел вести войну цивилизованно, мои люди отказывались подчиняться моим приказам.
Присмотритесь к современным военным героям, съездите туда, где они заработали свою славу: поговорите с иракцами, послушайте, что они думают о Колине Пауэлле. Прототипом моего героя был человек по прозвищу "Мясник". Мне не совсем понятно, почему люди так беспокоятся. Я понимаю, когда шум поднимается вокруг американских фильмов, где американцам приписывается то, что в действительности сделали англичане. Но в целом, Англии нечем гордиться, если речь идет о колониях. Индия не провожала нас с цветами и подарками.

Вас не пугала масштабность проекта?
ДА: Нет, благодаря Роланду и Дину, они постарались создать атмосферу игры. Когда мы с Мэлом сражаемся в последний раз (мы очень много раз повторяли эту сцену), я должен стукнуть его по колену. И вот ты бьешь суперзвезду по колену большим мечом и говоришь: "Ух, мы не могли бы остановиться на секундочку?" И Роланд отвечает: "Конечно, нет проблем. Мы же можем просто вернуть обратно 500 лошадей, заново отстроить эту деревню, заложить еще 50 гранат и снова послать пару тысяч человек на вершину холма?"
Но они никогда не заставляли нас чувствовать себя ответственными за это, испытывать напряжение; не припомню, чтобы кто-то на кого-то кричал в эти пять месяцев. Мне случалось работать в несравнимо мелких проектах, где напряжение было гораздо выше, и не было ощущения свободной игры, что совершенно необходимо. В конце концов, эта работа не настолько серьезна.

Звучит очень здраво.
ДА: Какое это облегчение, какая дешевая терапия, какая удивительная отдушина - я могу жить совсем другой жизнью. Быть злобным, жестоким, могу кричать, смеяться, убивать. Это здорово мне помогает.

Вы учились на юриста. Что привлекло вас в актерском искусстве?
ДА: Я пошел на прослушивание потому, что это было в школной программе. И когда я репетировал в первый раз, то почувствовал себя как дома. Мне было очень уютно, и я мог выразить себя. Это не обязательно было связано с игрой, театр был семьей - как будто, моей семьей. Здесь не заботились о социальном положении, происхождении, национальности. Почти не заботились о том, какого ты пола. Когда делишь одну гримерку с девушками, очень легко знакомиться с ними. Каждый раз я уходил с головой в любую полученную роль.
Когда я окончил юридическую школу, многие мои ровесники подавали заявки в театральную. Мне это казалось безумием - заниматься театром профессионально. Я совершенно не собирался этого делать. Я думал: получу от них письмо и повешу его на стенку, чтобы внукам показывать. А потом пришла эта женщина, пригласила меня, и я ответил: "О, спасибо большое". Я четко помню, как шел по дороге и думал, что мои хорошие английские манеры решили мою жизнь за меня.

Вы тогда думали только о театре?
ДА: Я никогда не думал о телевидении. Самая большая разница между западными актерами и европейскими заключается в том, что последние идут в театр, потому что им это нравится. Мне нравилось играть в пьесах. Мне нравилось репетировать. Это действительно было репетицией, когда ты работаешь с людьми, изучаешь их.
Люди в Лос-Анджелесе занимаются актерством потому, что у них отличные зубы или большая грудь. Кто-то сказал им: "На этом же можно зарабатывать деньги", и они подумали: "Да, действительно". Что ж, пусть так. Есть люди, которые хотят стать знаменитыми и есть те, кто стали ими. Для меня нет особой разницы, в чем участвовать - в больших проектах, в маленьких или играть в театре. Бывает, что большие звезды не хотят с тобой работать, но бывают и те, кто не ставит себя слишком высоко.

Похоже, вы ясно представляете себе, какой должна быть знаменитость.
ДА: У меня всегда есть работа. Успех работы для меня почти не важен, хотя он и дает больше возможностей. Я был актером, по американским меркам, не известным, и уверен, что буду им и дальше. Я никогда не был знаменитостью, но у меня есть друзья, которые достигли высот, и я видел, как они теряли себя в бушующем море собственного высокомерия.
Я достаточно долго в своей професиии и знаю своих друзей. Но есть такие люди как Мэл, он известен как бог. Куда бы он ни отправился, люди приходят в восторг. Он мог бы послужить наилучшим примером: задает вопросы и слушает ответы, до сих пор чуток и скромен. Но мне не нравится такая жизнь. Он работает все время потому, что для него это нормально. А я к этому не стремлюсь. Мне кажется, что это нормально: считать странным такой образ жизни, не свыкаться с ним. На сегодняшний день я знаю свое место в конвейере развлечений.

Люди, ставшие знаменитостями, начинают чувствовать, что известность слишком давит на них?
ДА: Да, они говорят: "Размеры трейлера меня не волнуют" и стараются быть доброжелательными с теми, которые делают работу пониже рангом. На самом деле, я не знаю, в какой степени это ко мне относится.