Глава 0. Пролог.
        
         …Рыжеволосая девушка кричит… Угрозы вперемешку с оскорблениями вырываются из перекошенного рта. Глаза, цветом похожие на болотную тину, гневно сверкают, на щеках некрасивыми пятнами выступает румянец, почти скрывая своей яркостью россыпь веснушек.
         Она в ярости, к которой примешивается страх. Рука тянется за палочкой – слишком поздно - и бессильно сникает, когда зеленый луч прошивает ее горло насквозь. Медленное плавное движение вниз… огненные пряди метут кончиками пол, облаком окружают бледное безжизненное лицо. Быстрый и несомненный конец – только один человек смог выжить после Авады, и это явно не она.
         Томительная тишина – и шепот заклинания. Мутно-молочная пелена окутывает на миг хрупкую фигурку юноши – он бессильно оседает на пол. Черные густые пряди перемешиваются с рыжими локонами девушки. Человек в черном плаще несколько минут смотрит на эту картину, такую выразительную в своей неподвижности, небрежным движением скрывает лицо под уродливой маской Пожирателя и, активировав портключ, исчезает.
         … Юноша приходит в себя и с мучительным стоном пытается сесть. Рука его натыкается на руку девушки – и он в ужасе отдергивает свои пальцы от ледяного закостеневшего тела. Зеленые глаза смотрят сперва непонимающе, а затем с все нарастающим ужасом. Губы приоткрываются в попытке выдавить хотя бы звук – и не могут. Он неосознанно нашаривает свою палочку, сжимает ее в кулаке, становится на колени и кончиками пальцев гладит холодную твердую щеку рыжеволосой.
         Спустя тридцать семь минут его находит все в той же позе группа людей. Юношу поднимают на ноги, безжалостно встряхивают за плечи и задают вопросы, на которые он не в состоянии ответить. Палочку проверяют на созданные ранее заклинания – и на тонких запястьях юноши сжимаются наручники, препятствующие любому проявлению магии. Он не протестует, продолжая смотреть в одну точку, не замечая взглядов окружающих – сожалеющих, брезгливых, ненавидящих. Ни капли сочувствия…
        
        
         Глава 1. Разговоры вокруг суда.
        
         - Мой Лорд, Поттер арестован. Суд состоится через две недели, вполне возможно, мальчишку привлекут к даче показаний – с использованием веритасерума, - высокий статный мужчина низко склоняется перед огромным вычурным троном, скрывая свое лицо за платиновым великолепием волос.
         - Вот как? – в холодном голосе проскальзывают нотки интереса. – Что же тебя так тревожит? Мальчишка ничего не помнит о событиях, в результате которых он попал в тюрьму. Его осудят, он последует примеру своего крестного – и окажется в Азкабане. Все логично и закономерно.
         - Мой Лорд, меня волнует, как именно может сыворотка правды сказаться на заклятье памяти. Что, если он все вспомнит?
         - Хм, ты прав – это нежелательно. Что ж, не мне тебя учить, мой коварный слуга, как именно разговаривать с министерскими работниками. Думаю, Поттера не станут допрашивать вообще – не так ли?
         - Да, Повелитель…
        
         ***
        
         … - Полагаю, мы с вами обо всем договорились, мистер Браун? – высокомерие в голосе блондина, кажется, пригибает к земле. И действительно, его собеседник, маленький тщедушный человечек, от этого ледяного тона сжимается и старается стать еще меньше.
         - Д-да… - выдавливает он из себя согласие. – Но все же… а что, если Дамблдор станет настаивать?
         - Именно для этого мне и нужна ваша помощь – убедить Министра, что слова Дамблдора не имеют ни малейшего значения. Поттер виновен – это совершенно ясно. Директор сам проверял его палочку, убийственное проклятье вылетело именно из нее. Не стоит тратить веритасерум… да и вообще, привлекать мальчишку к даче показаний. Все ясно и так, не правда ли? – при этих словах туго набитый мешочек, металлически звякнув, переходит из аристократической руки Малфоя в жадно трясущуюся лапку мистера Брауна. Он прячет добычу в карман мантии и согласно кивает головой.
         - Как скажете, мистер Малфой, как скажете…
        
         ***
        
         - Альбус, Министр отказался допрашивать Поттера! И применять к нему веритасерум тоже отказался! – Минерва МакГонагалл, не в силах смириться с тем, что ее ученик обвинен в убийстве, наступает на директора и повышает голос до того уровня, когда еще немного – и он станет криком.
         - Знаю, Минерва, знаю, - усталость и обреченность. – Но это мало что меняет. Гарри ничего не помнит, лекари из Мунго не могут восстановить память. А, опираясь на факты, можно утверждать одно – мальчик действительно убил Джинни. В комнате больше никого не было, палочка Гарри была у него в руке… вполне возможно, что потеря памяти случилась в результате эмоционального потрясения, которым стало убийство. Мне жаль, но мальчику придется ответить за свой проступок – и ты это понимаешь.
         - Понимаю, - горечь и слезы в голосе. Смирение во взгляде – и МакГонагалл выходит из кабинета Дамблдора, некрасиво сгорбившись…
        
         ***
        
         - Я поверить не могу, что это сделал Гарри! – Гермиона возмущенно смотрит на Рона. Ей не хочется спорить с другом, но и отвернуться от Золотого Мальчика вот так просто она не может. Возможно, ей нужны более веские доказательства, чем те, что уже есть.
         - Он убил Джинни – какие тебе еще нужны доказательства? – рыжик смеется горько, ему-то все понятно! Его бывший друг стал убийцей не кого-нибудь – его родной сестры…
         - Но, Рон, что, если это какая-то ошибка? Или его просто подставляют? – девушка так легко сдаваться не намеренна, хотя в голосе теперь нет и половины былой уверенности.
         - Подставляет? Кто? Он был один в комнате – он, и труп Джин… Пожиратели его бы не подставляли – они бы его просто убили. И в Хогвартс никто не может аппарировать, Дамблдор бы об этом знал. Это он, Гермиона, он…
         - Он, - эхом отзывается Гермиона, вытирая слезы, сдавшись и больше не пытаясь протестовать. У нее остался только Рон – и она не хочет спорить с ним.
        
        
         Глава 2. Приговор.
        
         «Мальчик-Который-Выжил – хладнокровный убийца»
        «Золотой Мальчик Гриффиндора – новый Темный Лорд?»
        «Идеалы разрушены – что дальше?»
         Периодические издания не скупятся на красочные броские заголовки… как и на подробности. Мало кого тревожит, насколько слухи правдивы – толпа жадно впитывает любую информацию. Так было всегда, когда дело касалось Гарри Поттера. А уж теперь, когда Мальчику грозит Азкабан – и подавно.
         Шепоток по углам, шепоток в тавернах… шепоток сопровождает его друзей, знакомых, преподавателей. Или лучше сказать – бывших друзей, бывших знакомых, бывших преподавателей? Сейчас они все бывшие, ибо не осталось никого, кто хотел бы связать свое имя с именем убийцы.
         На свет извлекаются все подробности его взаимоотношений с Джинни Уизли – правдивые и вымышленные. Семья погибшей девушки отказывается говорить как о дочери и сестре, так и о человеке, который был им почти родным. Рон и Гермиона больше не ходят в Хогсмит, предпочитая оставаться в школе, избегая компании сверстников - исключение составляют лишь уроки. Все остальное время они проводят наедине, не разговаривая – просто сидят рядом и смотрят в пол. Как и остальные, Уизли и Грейнджер ждут вынесения приговора…
        
         ***
        
         «Мальчик-Который-Выжил осужден!»
        «Гарри Поттер осужден и посажен в Азкабан»
         Итак, суд состоялся – закрытое заседание, на которое не пустили никого, кроме Альбуса Дамблдора, как представителя и защитника Поттера, и семьи Уизли. Заявление для прессы было произнесено Министром сразу после вынесения приговора – на удивление короткое и сухое.
         Да, Золотой Мальчик признан виновным. Нет, никакой ошибки. Нет, пересмотра дела не будет. Срок – пожизненный, учитывая вполне вероятную возможность возникновения второго Темного Лорда. Дело закрыто, разговор окончен, приговор обжалованию не подлежит. Точка.
         Дамблдор утратил свою жизнерадостную улыбку – сейчас он выглядит на каждый год своей жизни. МакГонагалл ходит, не поднимая головы – ответственность и вина за студента из ее Дома давит на плечи тяжким грузом. Снейп невозмутим – и только в темных глазах иногда мелькают довольные искорки. Он не говорит ни слова ни в обвинение, ни в защиту Поттера, но никто не сомневается в том, что Мастер Зелий счастлив.
         Гриффиндорцы стараются не упоминать в разговорах имя своего бывшего кумира, слизеринцы наоборот говорят о нем постоянно – со смешками и язвительными ухмылками. Матч по квиддичу Гриффиндор сдает Слизерину с разгромным счетом – и это еще одна причина ненавидеть поверженное божество.
         Так проходят дни. Постепенно интерес к Золотому Мальчику угасает, пресса успокаивается – фотография Поттера сперва смещается на вторую страницу, затем, уменьшившись в размере, на третью, а потом скупые заметки и вовсе без фотографии перемещаются в самый конец изданий – пока не исчезают совсем. Никому не хочется вспоминать о досадной ошибке и о былом поклонении.
        
        
         Глава 3. Азкабан. POV Гарри.
        
         … Я открываю глаза и смотрю неподвижно в одну точку. Что сейчас – утро, день, вечер? Не имею понятия – да мне и все равно. В этой каменной мышеловке без окон и с единственной дверью, которая ни разу не открывалась с тех пор, как я здесь, время суток не имеет ни малейшего значения. Когда мне принесут скудную еду и просунут в маленькое вырезанное отверстие на уровне пола, можно будет понять, что наступило утро… или вечер. Обеда тут нет.
         Поднимаю руку и провожу пальцами по холодной поверхности стены – тонкие вертикальные линии. Я знаю, что их двенадцать… даже и двух недель не прошло, а мне надоело бессмысленное занятие. Выцарапывать на камне дни своей бездарно прожитой жизни – что может быть глупее. Это никак не поможет выйти мне отсюда. А надо?
         Вздрагиваю. Тут холодно, но меня пробирает дрожь не от этого. За все время ко мне так никто и не пришел. А ведь я помню, что у меня есть - нет, теперь уже были – друзья. Я помню их лица и имена, помню, как мы познакомились, хотя многие, слишком многие детали исчезли из памяти.
         Я отчетливо помню свою жизнь до поступления в Хогвартс – дядю Вернона, тетю Петунию, Дадли… все в цвете и подробностях. Но вот после… Как будто половина паззлов затерялась и из оставшихся никак не складывается целая картинка – лишь черно-белые кусочки.
         Сажусь и тупо рассматриваю свою камеру, хотя смотреть-то особо не на что – кипа полусырой соломы в углу, на которой я провожу большую часть времени и чадящий несгорающий факел на стене. Ни стола, ни стульев. Перевожу взгляд на свои руки – запястья похудели, но браслеты, блокирующие магию, зачарованы так, что сжимаются по размеру. Это украшение будет со мной до самого конца. Горько смеюсь – подумать только, Герой и Надежда волшебного мира, победитель Вольдеморта… Слава – это еще не все. Слова всплывают в памяти вместе с образом неприятного язвительного мужчины. Снейп. Помню, что с ним связаны не самые приятные мои воспоминания – но ничего конкретного.
         Действительно ли я убил Джинни? Нет, нет, я не мог… я плохо помню эту девчушку, кажется, мы были как-то связаны на втором курсе… но я не мог убить, нет. Я всегда ценил жизнь, я не мог отнять то, что даровано было не мной. Но если это не я – то почему я здесь? Кто тогда?
         Хорошо, что в Азкабане больше нет дементоров. Мне повезло хотя бы в этом. Сомнительная удача – но даже при всей своей чертовой частичной амнезии я хорошо помню чувство ужаса и беспросветного отчаяния, которое накатывает при их приближении. Уж лучше так. Жаль, что от их отсутствия не становится светлее на душе. А роль стражей неплохо выполняют авроры и браслеты, сдерживающие магию. Даже будь я анимагом, как Сириус… а он ведь тоже не пришел за мной, хотя я помню – крестный и крестник, разговор о доме под ночным небом с полной луной… и оборотень. Где же ты, Рем?
         Сворачиваюсь в клубок, подтягивая к груди колени и обещая самому себе, что не заплачу. Нет. И нарушаю обещание, когда в ущербной памяти всплывают голубые глаза за стеклышками-полумесяцами. И он тоже не поверил… Я так устал…
        
        
         Глава 4. Откровение.
        
         … - Мой Лорд, прошел месяц, - в голосе блондина – с трудом скрываемая тревога. – Он может начать вспоминать.
         - И что же? Ты, кажется, взволнован, Люциус – хотя я могу тебя понять. Да, если Поттер вспомнит все, оставаясь в стенах Азкабана, вполне возможны проблемы. Хорошо, попытаемся уладить этот вопрос…
        
         ***
        
         … - Директор Дамблдор, Вы не поверите…
         - Мисс Грейнджер, вполне возможно, что я поверю – только стоит не спешить и излагать свои мысли более внятно, - в голосе улыбка, но глаза смотрят печально – с того самого момента, долгих тридцать дней назад.
         - Снейп поймал Петтигрю! Он что-то вынюхивал в Хогвартсе, а профессор случайно его заметил, - Дамблдор хмурится – что-то неправильно. Питера ненавидят и презирают все, кто знает о его предательстве, но вместо ожидаемого торжества от поимки мерзавца девушка излучает странное отчаяние. – Профессор Снейп применил веритасерум – это Петтигрю убил Джинни…
         Гермиона опускается на колени у ног Дамблдора и отчаянно рыдает. И директор не торопится ее поднимать – он думает, где была допущена ошибка? Почему все сразу поверили в виновность мальчика? И не может ответить… или не хочет.
         … В кабинет Снейпа Дамблдор приходит не один – с ним Министр, которого он вызвал в срочном порядке, авроры, случайно или намеренно именно те, которые арестовывали Поттера, Минерва МакГонагалл и ведущие себя тише воды, ниже травы Рон и Гермиона. Их не приглашали, но внимание всех присутствующих сосредоточено на маленьком толстеньком человечке, извивающемся на полу – и Уизли с Грейнджер остаются незамеченными. Голос Снейпа стелется шелком, но от него в комнате становится очень неуютно – как будто ткань опутывает мозги и не дает четко мыслить.
         - Ты говорил о Поттере, Питер. Расскажи, что произошло в тот день, когда мальчишку арестовали, - приказ, заключенный в бархат. Все настораживаются, и Петтигрю сжимается в страхе под этими напряженными угрожающими взглядами. Но отвечает – веритасерум не дает иной возможности.
         - Я шпионил в Хогвартсе по приказу моего Повелителя – когда меня случайно обнаружил Поттер. Мальчишка применил чары и вернул мне мой облик. Тут появилась девчонка, кажется, Джинни – она готова была позвать на помощь… она просто вынудила меня ее убить…
         - Почему же не Поттера? – бархат выпускает острые иголки, вспарывающие мозг и не позволяющие уйти от ответа.
         - Долг жизни, - хрипит Питер – и его понимают все. Он не может убить Золотого Мальчика без ущерба для себя. Зато, как выяснилось, вполне может подкорректировать ему память. – Я выхватил палочку у Поттера, когда он отвлекся на девчонку – и убил ее… а затем наложил на Поттера модифицированное заклятье памяти, изобретенное Лордом, вложил палочку ему в руку – и сбежал…
         - Где сейчас Лорд? – шепчет Снейп вопрос, который занимает всех. Узнать бы, где он скрывается – и тогда они не будут больше зависеть ни от сведений, который нерегулярно и с трудом добывает Мастер Зелий, являясь на собрания Упивающихся исключительно по зову Метки. Ни от Пророчества и Поттера, которого предали. Один решительный удар – и угроза для волшебного мира устранена. Но и Вольдеморт не глупец – давать свободу своей крысе в принятии решений он не намерен. И вопрос Снейпа играет роль смертельного проклятья – фигура Питера окутывается зеленоватой дымкой и он гибнет за считанные секунды, исторгнув из груди жуткий вой невыносимой боли.
         - Что произошло? – хрипит Министр, с боязливым отвращением рассматривая жалкую кучку, бывшую не так давно человеком. Авроры подходят ближе, один из них шевелит носком ботинка край мантии Хвоста, словно сомневаясь в его смерти. Дамблдор пожимает плечами и хмурится, упрекая себя в том, что не смог предусмотреть столь очевидную теперь подстраховку Тома. О чем думает Снейп, понять не представляется возможным – впрочем, никого особо и не волнует его реакция, потому что именно в этот момент Рон перестает сдерживаться и, не обращая внимания на Гермиону, которая отчаянно дергает его за рукав, пытаясь остановить, по-детски изумленно произносит лишь одно слово:
         - Гарри…
         И наступает мертвая тишина…
        
        
         Глава 5. Хогвартс. POV Гарри.
        
         … Я не поднимаю глаз, хотя мне очень хочется рассмотреть лица тех, кто сейчас лепечет странные в своей бессмысленности слова-оправдания. И вместе с тем не хочется. Месяц глухого отчаяния способен кардинально изменить отношение к жизни, даже если ты помнишь лишь малую ее часть.
         Смаргиваю теплую влагу и решительно вздергиваю голову. Стоят… смотрят… ждут… Чего? Что я должен сказать – что рад? Был бы – тридцать дней назад, если бы хоть один из вас подал голос в мою защиту. А теперь мне почти все равно. Почти – потому что где-то очень глубоко во мне разгорается беспокоящее чувство. Оно кажется удивительно знакомым – как старый добрый враг-приятель, возвращающийся из небытия. Оно вызывает во мне туманные образы, которые я все еще не могу узнать и вспомнить – это тревожно. Оно недоброе, это чувство – но почему-то я не боюсь… словно когда-то уже прошел стадию страха и принял это неизвестное, слившись с ним…
         Постепенно они замолкают, услышав, наконец, за потоком своих слов мое безмолвие. Замирают, не имея, видимо, ни малейшего понятия, что теперь делать и как со мной вообще обращаться. Я для них теперь – как незнакомый, а потому опасный механизм. Тронешь ненароком не тот рычажок – и взрыв.
         Рассматриваю их, пытаясь вызвать в себе хотя бы обрывки воспоминаний и сопоставить с моим теперешним отношением. Получается не очень… все смутно и зыбко. Вот этот долговязый нескладный парень – Рон. Хмурюсь… кажется, до определенного момента я воспринимал его как самого верного друга. До какого именно? Нет, не знаю… но я почти уверен, что он не в первый раз стоит передо мной, нервно теребя в руках свою палочку, и выдавливает, заикаясь, глупые извинения. Да, я помню день нашего знакомства почти без купюр… как и знакомство с Гермионой. Она стоит, опустив глаза, на щеках яркий румянец – то ли радости, то ли стыда. Скорее, второе – вспоминаю, что ей всегда было присуще гипертрофированное чувство справедливости. Жаль, что в этот раз оно ее подвело.
         Высокий синеглазый мужчина… Сириус. Крестный… вздрагиваю. Перевожу взгляд за его плечо, чтобы встретиться глазами с теплым обволакивающим медовым взором оборотня. Ах, Рем, Рем… В измученном опустошенном мозгу возникают из небытия звуки граммофонной музыки, я переступаю с ноги на ногу, неловко покачиваюсь – и ловлю на себе непроницаемо-пронзительный взгляд прищуренных темных глаз. Очередная черно-белая картинка возникает перед мысленным взором и заставляет меня шарахнуться в сторону – мальчишка, висящий вниз головой, черная мантия опустилась ему на голову, скрывая лицо и бесстыдно обнажая серые трусы и худые ноги с торчащими как у кузнечика коленками. Молодые Сириус и Джеймс громко смеются, указывая на него пальцами, а Рем безучастно стоит чуть в стороне, старательно пряча глаза и делая вид, что не происходит ничего из ряда вон выходящего.
         Это… гадко. Я морщусь – воспоминание того, насколько противно мне было видеть эту травлю в первый раз, обрушивается на мое искореженное сознание. В ту же секунду чувствую легкое прикосновение чужого разума – и наблюдаю нереальную картину – понимание в глазах Снейпа…
         С чего я решил, что это правильно – он, я и какое-то согласие между нами? Судорожно трясу головой, делаю шаг назад, разрывая зрительный контакт, и почти наступаю на ногу стоящего позади человека. С облегчением отворачиваюсь от Снейпа – и тут же сожалею об этом. Предпочитаю ежиться от его презрения и странностей в поведении, чем созерцать мнимую доброту, понимание и сожаление в голубых глазах Дамблдора. С чего я решил, что это ненастоящее? Не помню… каким-то образом это связано с Сириусом... и со мной. Обида, что он обрек меня на жизнь с Дурслями, хотя, вполне возможно, мог найти мне куда более любящую семью, пусть и приемную. И ни разу за десять лет не поинтересовался, как мне там жилось. И что-то еще… туман, сплошной туман.
         - Мы все слишком взволнованы – пожалуй, необходимо сделать перерыв, - голос у директора спокойный, но почему мне кажется, что сейчас он скажет нечто, с чем я совершенно не буду согласен? Напряженно жду продолжения фразы… так и есть, я совсем не хочу следовать его предложению – но кто хоть когда-либо спрашивал моего мнения? Эта мысль всплывает из темноты сама по себе – и я знаю, что это правда. Мне никогда не предлагали выбор, предпочитая навязывать решения, принятые за меня.
         – Гарри, тебе лучше пойти со своими друзьями в гриффиндорское общежитие. Вы поговорите, а когда мы все немного успокоимся и придем в себя – будем думать, как нам быть дальше.
         Мне не хочется оставаться здесь, под прицелом стольких глаз, мне не хочется идти с Уизли и Грейнджер… я хочу остаться один и попытаться все обдумать и осмыслить. Вижу, как Сириус делает шаг вперед и решаю, что первым делом необходимо убраться отсюда, а уж потом отделаться от компании моих так называемых друзей. И пока Люпин, ухватив Блэка за руку, удерживает того на месте – быстро ретируюсь из кабинета, слыша за собой громкий топот Рона и легкие шаги Гермионы.
         Они молча идут за мной до самого общежития, дорогу к которому я, как ни странно, помню. Я вынужден остановиться у портрета Толстушки – пароль мне никто не сказал. Рон почти подбегает к портрету, выкрикивает «Гриффиндорские львы» и за руку затаскивает меня внутрь, не обращая внимания на сопротивление. В гостиной он отпускает мою руку – и я незаметно вытираю ее о мантию. Его прикосновение мне более чем неприятно. Грейнджер входит следом и неуверенно останавливается на месте, явно не зная, что теперь делать. Странно, но в комнате мы одни. Словно отвечая на мой невысказанный вопрос, рыжий бормочет что-то о Рождестве и каникулах – и я успокаиваюсь. Хорошо. Если бы тут были все остальные – не знаю, как бы я отреагировал.
         - Гарри, нам нужно поговорить, - в голосе девушки – нерешительность и решимость одновременно. Нелепое сочетание. Что, страшно смотреть мне в глаза? А неизвестность еще страшнее, не так ли? А каково было мне в Азкабане? Или вы не думали об этом? Разумеется, не думали – упивались своими чувствами… Не вижу необходимости исправлять это – но вы же все равно не оставите меня в покое, правда? – Гарри, ты должен нас простить, все казалось таким очевидным…
         Должен? Скриплю зубами – снова мне навязывают чужое мнение. Но спорить не хочется. Смысл? Делаю несколько шагов в направлении весьма удобного на вид кресла – и устраиваюсь в нем, пытаясь придать себе самый равнодушный вид. Рон нерешительно усаживается напротив – и начинает неумело оправдываться, заикаясь и вздрагивая всякий раз, как его глаза встречаются с моими. Я просто слушаю – и не отвечаю. В конце концов, он замолкает – и на меня начинает со страшной силой давить тишина… совсем как в тюрьме - антураж другой, а вот чувство одиночества осталось прежним.
         Молчание нарушает Грейнджер.
         - Может, пойдем в Хогсмит? – Рон смотрит на нее ошарашено, явно не веря собственным ушам. А я внезапно оживляюсь – вырваться из школы, из этих стен, которые давят на меня не хуже Азкабана. Увидеть снег, вдохнуть морозный воздух… Да, я хочу пойти в Хогсмит – пусть даже с рыжим и этой девчонкой. Киваю головой – и вот мы крадемся по коридорам Хогвартса, собираясь совершить настоящее безумие.
        
        
         Глава 6. Похищение. POV Гарри.
        
         Тайный ход, крышка люка… еще немного… вот она, настоящая свобода! Хочется раскинуть руки и упасть в снег, смотреть в небо, ловить губами снежинки… Но я покорно иду за этими двумя в неказистого вида кабачок, где нам, не спрашивая ни о чем, продают сливочное пиво. А чуть позже – огневиски. Его купил Уизли, когда понял, что разговор вряд ли получится – я молчу и все больше мрачнею. Они говорят о чем угодно – но только не о последних тридцати днях, когда меня не было в их жизни. И я не выдерживаю:
         - Почему бы вам не рассказать о событиях, которые произошли в мое отсутствие? – откуда у меня берется столько язвительности и холода в голосе – не могу понять и сам. Но именно после этой фразы контроль Грейнджер испаряется и она резким движением опрокидывает в себя полную рюмку огневиски. Уизли следует ее примеру – и очень скоро я получаю то, что хотел – свободу. Потому что эти двое находятся в полной отключке – и я наслаждаюсь этим. Рассматриваю их со смесью неприязни, отвращения и странной снисходительности. Вероятно, так можно относиться к неизлечимо больному врагу, но уж точно не к другу.
         Пожимаю плечами и решительно тянусь за бутылкой – тут же опускаю руку, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Неторопливо поворачиваю голову – и тону в серебре холодных глаз. Красивый мужчина – и такой знакомый. Пытаюсь понять, откуда я знаю его, кто он такой. Внезапно память покорно подсовывает мне паззл-воспоминание – книжная лавка, рыжие Уизли, Гермиона… напротив стоит Драко Малфой (странно, что я так легко вспоминаю его имя) и мой незнакомец. Вернее, теперь уже не незнакомец, потому что я как наяву слышу голос, манерно растягивающий звуки:
         - Люциус Малфой.
         Вздрагиваю. Непонятно, как работают извилины, подверженные насильственной амнезии, но сейчас они, ощутимо пощелкивая, с бешеной скоростью начинают выстраивать цепочку – Драко Малфой – Люциус Малфой – Вольдеморт… каким-то образом сюда вплетается образ Снейпа. Все вместе это дает дивный результат – передо мной враг!
         Вскакиваю, хватаясь за палочку, которую мне вернули в Хогвартсе – и тут же в мою сторону летит круглый блестящий предмет, который я ловлю автоматически, не задумываясь ни на миг. Рывок, тошнотворное чувство падения в никуда, заклинание Stupefy – и я проваливаюсь в темноту…
         А в подземельях Хогвартса мрачный Мастер Зелий усмехается насмешливо и немного устало – и прячет в ящик стола карту Мародеров…
        
        
         Глава 7. Воспоминания. POV Гарри.
        
         … Голова жутко болит, во рту сухо, словно я не пил уже несколько дней, глаза отказываются открываться. Пытаюсь потереть веки руками – и тут же понимаю, что не могу ими пошевелить. Поднимаю ставшие неимоверно тяжелыми ресницы и прищуренными глазами пытаюсь рассмотреть размытый мир вокруг себя.
         Ярко освещенная комната, драпировки, картины, безделушки… все дорого и со вкусом – и никаких намеков на тюрьму. Вот только мои путы говорят, что я несвободен, хотя клетка и покрыта позолотой. И мне очень и очень некомфортно. Пытаюсь сообразить, что не так и начинаю беспокоиться все сильнее. Может, для кого и привычно приходить в себя на огромных размеров кровати с шелковым бельем, но у меня это не вызывает ни малейшего вдохновения. Особенно учитывая, что я полностью обнажен, а руки прикручены к изголовью магическими веревками. Дергаю их, не надеясь особо на освобождение, но все же желая проверить – а вдруг? Глупая попытка и тщетная надежда – веревки держат крепко, хотя и не причиняют боли.
         От камина отделяется высокая фигура и направляется ко мне. Щурюсь еще сильнее – кажется, мужчина. Интересно, как долго этот тип наблюдал за мной? Я и заметил-то его только тогда, когда он пошевелился. Приближается… платина и серебро, черная одежда и резкий блеск алмазной геммы на плаще, лаковая трость в руке – и насмешливая улыбка на узких губах. Малфой. Да, я помню – портключ, рывок, Stupefy, темнота. И что дальше? Немедленно озвучиваю свой вопрос:
         - И что дальше, Малфой?
         Вот только к ответу я не готов вовсе, потому что вместо слов блондин начинает неторопливо раздеваться, продолжая приближаться ко мне и небрежно разбрасывая по дороге одежду.
         Вот черт! Неужели он собирается?... Да нет, не может быть – или может? Смотрю, как постепенно обнажается бледная чистая кожа и понимаю – да, это именно то, о чем я подумал и во что не хочу верить. А мужчина, не сводя с меня глаз, стягивает с себя боксеры – и я вижу его эрекцию.
         Судорожно дергаюсь – и внезапно начинаю ощущать возбуждение. Это неправильно, но я ничего не могу с собой поделать. И снова такое чувство, будто все это уже было – и я не только смирился, но и получал откровенное удовольствие от процесса. Безумие… Он садиться рядом со мной – и мне хочется подчиниться… и хочется сопротивляться, отстаивая свое право на самостоятельные решения. Вздрагиваю, когда его рука ложится мне на голову и тонкие пальцы несильно тянут за пряди, заставляя еще сильнее откинуться назад и открыть беззащитное горло.
         Пытаюсь сказать что-то – и слышу незнакомые слова, опутывающие меня густой вязью тумана. Моргаю, прогоняя пелену с глаз… как странно… мир приходит в движение, он кружится и танцует, обретая утраченные краски и воссоздавая себя по кусочкам.
         Горячие губы Малфоя прикасаются к моим – невесомо… и я вижу орущего на меня дядю Вернона. Я жмусь к стене, но смотрю на него дерзко и вызывающе – за что и получаю звенящую затрещину. Язык Малфоя проникает мне в рот – я поддаюсь, позволяя ему исследовать, посасывать, вылизывать… и вижу себя в тесном чулане. Тогда я решил, что не имеет смысла отстаивать свои убеждения, если противник заведомо сильнее. Проще – подчиниться… или сделать вид. А время – оно рассудит и расставит все по местам.
         Блондин прикусывает мне губу до крови, я чувствую сладковато-металлический вкус у себя на языке – и не могу не ответить тем же. Его кровь смешивается с моей, я наслаждаюсь – и слышу вопрос Сортировочной Шляпы. Слизерин? Вижу напряженный взгляд ясных голубых глаз – таких чистых и таких пристальных. И каким-то чутьем понимаю, что в Слизерин мне не следует, слишком опасно. Гриффиндор – и опостылевшая маска забитого магглами добряка… ничего, я терпелив.
         Его рот метит мою шею, зубы прикусывают кожу, оставляя наливающиеся кровью отпечатки, язык скользит по коже, игнорируя темнеющие отметины – а я вздрагиваю и позволяю стону вырваться наружу. И вижу себя в лазарете – и Дамблдора рядом с собой. А ведь он мог бы мне помочь – какая глупость весь этот фарс с философским камнем. Еще раз убеждаюсь, что в любом мире, хоть маггловском, хоть магическом – каждый сам за себя. И твердо запоминаю эту истину.
         Тонкие сильные пальцы сжимают мой сосок, выкручивают его почти жестоко – но мне это нравится. Выгибаюсь всем телом, откровенно показывая свою готовность и желание продолжать. Второй сосок захватывают губы и мнут его не менее яростно, чем пальцы… я готов кричать и умолять о большем… И вижу Джинни, лежащую на полу в Тайной комнате. И Тома. Он хорош… да. Вызывающая красота, темно-карие глаза оттенка спелой вишни. Обволакивающий голос – он опять предлагает мне присоединиться, быть рядом с ним, подчинить себе этот глупый мир, так нуждающийся в твердой руке. Я почти соглашаюсь, киваю головой – и тут замечаю, что Джинни смотрит на меня. А ведь Том, даже выпив ее жизнь и обретя плоть, будет все еще слишком слаб для противостояния Дамблдору… а я еще неопытен в магии. Рано, все еще рано – и я кардинально меняю тактику. И нарываюсь на гнев Риддла – и подчиняющегося только ему василиска. Я выжил – а Джинни промолчала… но я постоянно ловил на себе ее пристальный испытующий взгляд.
         Язык скользит по груди, оставляя за собой влажный след, доходит до пупка – и зарывается в него с такой силой, что мне кажется – еще немного, и он пришпилит меня к поверхности кровати. Кто сказал, что я против? Выгибаюсь навстречу и широко развожу колени, давая еще больший доступ ко всем своим сокровенным местечкам… и вспоминаю, как смотрел в до невозможности синие виноватые глаза. Да, да, смотри на меня так – а кто сказал, что ты невинен? Только по собственной глупости ты попал в Азкабан, только по собственной глупости ты стал невольным предателем меня и моих родителей. Кто, как не ты передал звание Хранителя тайны придурку и трусу Петтигрю? Жаль, что в Визжащей хижине оказалось так много свидетелей. Был бы я там один – вероятнее всего и не подумал бы вмешаться, когда Снейп грозился сдать тебя дементорам. Мне было все равно… да и сейчас безразлична твоя судьба… Впрочем, как и судьба оборотня – тот пропадал неизвестно где все мои тринадцать лет, а потом, нате вам – явился. Знающий и понимающий – вот только я давно перерос необходимость в этом понимании и сочувствии.
         Руки Малфоя вцепляются в мои бедра, подтягивая меня поближе к его жаждущему рту, оставляя синяки на смуглой коже и багровеющие полоски под путами – вскрикиваю, когда он до невозможности глубоко втягивает в свое горло мой член. Поднимает голову и смотрит насмешливо и голодно – так смотрел бы Змей на Еву, ожидая, когда она надкусит яблоко. Ждет… А я хочу, чтобы он не останавливался – никогда. Нетерпеливо дергаюсь, стараясь вбиться еще глубже, хотя дальше, кажется, уже некуда. Еще несколько томительных мгновений – он ждет, когда я попрошу, я знаю… даю себе слабину и разрешаю жалобному стону-всхлипу прорваться сквозь стиснутые зубы. И мужчина начинает сосать, перебирая пальцами мои яички, подбираясь к анусу… а я вижу перед собой кладбище… Упивающихся… и Тома. Слышу, как он накладывает Круцио на Питера – ха, я бы тоже наложил, и не одно! Так проколоться – кровь врага, как же. Вот уж кем я для Риддла к концу четвертого курса точно не был. А отсюда и неудачная трансформация – красноглазый монстр, фу. Слышу свой язвительный смех – и наблюдаю понимающую ухмылку Вольдеморта и ошеломленные лица его слуг… и твое лицо. Что, не ожидал? Пробудившийся интерес в твоих глазах – и моя инициация. Крохотная черная змейка прячется глубоко в волосах, напоминая мне о том, что я добровольно согласился присоединиться к Тому. И зачем Риддлу знать, что я в любой момент могу избавиться от его знака?
         Смоченные слюной пальцы начинают растягивать мою плоть, проникая глубоко… талантливо… завораживающе. Задевают простату – кричу. Твое лицо перестает походить на ледяную маску, на которой живут лишь глаза – черты искажаются страстным желанием быть во мне, немедленно, сейчас. Закидываю ноги тебе на плечи – разрешающе. Все, твой контроль приказывает долго жить – входишь быстро и резко, мало заботясь о целостности моей задницы. А я вспоминаю, что мне всегда нравился грубый секс в твоем исполнении – и в тот же момент вижу себя в подземельях. Снейп направляет на меня палочку… Legilimens! Он роется в моих воспоминаниях – вот я злюсь на Дурслей и клянусь припомнить им все издевательства… а в следующий миг Мастер Зелий наталкивается на мои воспоминания о Томе. Тайная комната – и кладбище. Начинаю сопротивляться, выталкивая Снейпа из моей головы – и неожиданно для себя тянусь за ним, в его собственное прошлое. И наблюдаю отвратительную сцену с Мародерами… ту, у дуба. А в следующий миг прихожу в себя на полу. Он все-таки не выдержал – стукнул меня Stupefy – не сильно, просто желая прервать контакт и поставить зарвавшегося мальчишку на место. Молчим… смотрим друг на друга… думаем… усмехаемся уголками рта – и приходим к соглашению. С этого момента Дамблдору незачем знать, что я вовсе не безнадежен в окклюменции – как и то, что Северус все так же предан Лорду…
         Ты двигаешься все быстрее, все жестче, все яростнее – каждый твой удар задевает нужную точку, заставляя меня подаваться навстречу, кричать, скулить, изгибаться. Рискую сломать себе позвоночник – но мне сейчас точно не до этого. Мне нужна полная свобода – дергаю руками, но ты отрицательно качаешь головой… выходишь почти полностью – и с дикой силой врываешься обратно. И я вспоминаю, как ты подхватываешь меня на руки, когда ночью я выскальзываю из своей убогой комнатушки в доме на Прайвет-Драйв – и как сжимается желудок, когда мы аппарируем в поместье Малфоев. И как ты жадно рассматриваешь меня, прежде чем с отвращением сорвать с моего тела обноски Дадли… и грубо взять в этой самой комнате, на этой самой кровати.
         Сжимаю внутренние мышцы – и ты сдаешься. Заклинание – руки свободны. Вцепляюсь в твои плечи, проводя по ним ногтями, оставляя кровоточащие полосы. Знаю, что ты не станешь их залечивать после – как и то, что я ни за что не избавлюсь от напоминаний о том, что я принадлежу только тебе! И новый виток возвращающейся рывками памяти - почти ощущаю в руке шероховатость портключа, который дал мне Дамблдор – на всякий случай. Вдруг за пределами школы опасность станет настолько неотвратимой, что мне необходимо будет перенестись в надежные стены Хогвартса… а я передал портключ тебе, чтобы ты мог прийти в любой момент. И я мог бы встретить тебя на пороге Комнаты Необходимости – и, обхватив руками за шею, втащить тебя внутрь… и покрыть поцелуями твое лицо, запустить руки в твои волосы, рисовать языком невидимые влажные узоры на твоей груди, оставить багровый засос на внутренней стороне бедра…
         Ты рывком переворачиваешь меня на живот, я покорно становлюсь на четвереньки, широко раздвигая ноги и позволяя тебе действовать так, как хочется. Прикусываю зубами простыню – сколько я перепортил тебе постельного белья? Да кто там считает – стискиваю ткань, прогибаюсь под твоим сумасшедшим напором, дергаю головой – ну вот, завтра эльфы выбросят еще один испорченный кусок шелка… Джинни, повзрослевшая, но не ставшая для меня привлекательней ни на йоту, гневно кричит. Кто бы мог подумать, что эта скромница знает такой отборный мат… Ха, она молчала лишь потому, что надеялась затащить меня в постель – а впоследствии под венец. А в тот день случайно застала нас в совершенно недвусмысленной позе – ты прижимаешь меня спиной к стене, мои руки вовсю хозяйничают у тебя в штанах, жадно и собственнически сжимая крепкую задницу, наши языки сплелись в подобии поцелуя. Слишком напористо, слишком собственнически… Она угрожает – и в какой-то момент переходит границу. Меня мало беспокоит собственная безопасность, пока Дамблдор уверен в необходимости меня как оружия, но если девчонка заговорит, тебя ждет Азкабан. Уже только одно совращение несовершеннолетнего гарантирует лет пятнадцать, а уж за Золотого Мальчика вкатят пожизненное… Теряю контроль, напрочь забывая о том, что не с деньгами Малфоев бояться глупую крикливую малолетнюю курицу…
         Последнее длинное движение твоего члена во мне – и я кончаю сильно и долго, захлебываясь восторженным воплем… и вижу, как из моей палочки, наведенной на рыжую дуру моею же уверенной рукой, вылетает луч Авады. Испуг в твоих глазах, когда приходит понимание, что скоро тут будут авроры. Тебе, в случае поимки, почти наверняка вытребуют Поцелуй… я могу отделаться не в пример легче. Смотришь на меня вопрошающе – и я, заколебавшись лишь на секунду, согласно киваю. Вспышка… и на меня обрушивается забвение.
         Мир с противным скрежещущим звуком становится на место, мои воспоминания послушно распределяются по полочкам памяти – блондин бьется в оргазме у меня за спиной, навалившись на меня всем своим весом. Падаю на кровать, полностью удовлетворенный и счастливый, выдыхая в подушку его имя:
         - Лю-ци-ус!
        
        
         Глава 8. Возвращение.
        
         Светловолосый мужчина и растрепанный мальчишка сидят рядом на кровати, молча… пока еще молча. Люциус неторопливо тянет из высокого бокала темное вино, Гарри, не обращая внимания на недовольные взгляды блондина, подтягивает к себе пачку сигарет и зажигалку – они всегда лежат в верхнем ящике прикроватной тумбочки, с того самого, первого, раза…
         - Утром тебе придется вернуться в Хогвартс – сам понимаешь, чем полнее будут сведения, тем вернее наша победа. Осталось совсем немного, Лорд почти готов… - Малфой первым нарушает тишину.
         - Да, я знаю. Но как же мне надоели маски… А ты, Люц, просто сволочь – неужели нужно было ждать месяц, прежде чем вытащить меня из Азкабана? – Гарри бросает хмурый взгляд на любовника, не дожидаясь, впрочем, ответа – он все прекрасно понимает. Это своего рода наказание – за неосмотрительность и поспешные действия, и очередное доказательство того, что его так называемые друзья – всего лишь миражи, недолговечные и предательские. Зато Снейп оказался на высоте – Поттер не сомневается, что Петтигрю так вовремя умер лишь благодаря вовремя заданному вопросу… и спасибо Тому, что запрограммировал его на это. Правда, вмешательство Вольдеморта мало что меняет в принятии решений на будущее…
         Он усмехается понимающе и в который раз проводит диалог с самим собой. Так глубоко внутри себя, что в эту темноту нет доступа никому:
         «Да, я всегда ценил жизнь - ровно до того момента, как понял, что моя собственная мне не принадлежит. Что ею готовы жертвовать и подставлять под удар - ради высшего блага. Десять лет унижений у родственников – чтобы затем создать во мне иллюзию благодарности за то, что меня забрали оттуда. Чтобы я привязался к своему кукловоду. Я и привязался – вот только чуть не погибнув на первом курсе, понял, что не хочу жизни марионетки. И теперь я готов сам строить свою судьбу – судьбу, в которой нет места ни директору, ни Тому…»
         Люциус заглядывает в искрящиеся кошачьи глаза:
         - На чьей мы стороне, Гарри?
         И слышит в ответ негромкий шепот:
         - На своей, Люц, только на своей!