Этот уже не молодой господин несколько месяцев подряд регулярно появляется в парке и всегда садится на одну и ту же скамейку.
        На нем широкий плащ, явно с чужого плеча, не скрывающий ни широкого разворота плеч, ни очень прямой, как у бывшего военного, спины.
        Несколько часов он задумчиво сидит не шевелясь, положив поперек колен красивую трость, набалдашника которой изредка касается тонкими аристократичными пальцами.
        От уголков его глаз разбегаются горькие лучики морщин; потерявшие лоск, но чистые волосы собраны в аккуратный хвост; а вокруг… Вокруг этого странного человека такая аура печали, безнадежности и боли, что даже парковые голуби не рискуют лезть к нему, выпрашивая корм.
        Милорд Малфой в маггловском Лондоне. Это не сложно наведенная галлюцинация - это рука судьбы, которая вытащила его из тюрьмы, но отняла все, что составляло его прежнюю жизнь – предмет кичливой гордости и иллюзию власти над миром.
        Несколько лет, проведенные в Азкабане, не свели его с ума, но мистер Малфой об этом жалеет – лучше быть растением в милосердной тьме безумия, чем нищим сквибом, маргиналом, не достойным даже презрения.
        Побрякушки, которые ему вернули при освобождении, давно проданы. Денег хватает на номер в маггловском мотеле на краю Лондона и на что-то, похожее на еду, в темном кафе по соседству.
        Вернуться в магический мир? Нет уж, увольте – Люциус Малфой не хочет ни плевков в спину, ни, тем более, сочувствия. Лучше быть одному среди ничего не знающих о волшебстве человеческих особей.
        Колдомедики Святого Мунго на славу потрудились: теперь у них есть материал для исследования на тему «нестандартные реакции организма в ограниченном пространстве, охраняемом дементором». Считается, что Малфою еще повезло - мерзкие дети гнили и тления вернулись в Азкабан лишь за несколько месяцев до его освобождения.
        Доктора обещали изучить все возможности возвращения магического дара и отпустили его на все четыре стороны – лорд Малфой не собирался быть подопытной крысой для грязных коновалов.
        И вот изо дня в день он с трудом просыпается в своем нищем номере, завтракает, а потом тупо сидит в продавленном кресле, равнодушно созерцая глухую фабричную стену в проеме окна.
        Воспоминаний почти нет: за месяцы, проведенные в обществе дементоров, он, кажется, окончательно потерял желание что-либо помнить. Калейдоскоп видений: искаженные страданием лица, огонь, крики, предсмертные стоны - все осталось там, в стенах Азкабана.
        Только иногда занозой в сердце возникает он. Его глаза, руки, волосы, неистребимый запах жженого металла. И тогда Малфой ощущает стыд - а ведь раньше он понятия не имел о наличии такого чувства.
        Вспоминает именно его - того, с кем было так приятно делить наслаждение.
        День сменяется днем, как шаги в никуда; иногда сознание будто отключается, и Люциус приходит в себя все в том же старом парке.
        Перед глазами услужливой чередой проходят картинки прошлого.
        Вот он в первый раз увидел молодого Снейпа. Какой-то праздник в бесконечной череде приемов. Он сидел в углу, уткнувшись в книгу, и не испытывал никакого пиетета перед блистательным лордом Малфоем. Сухарь в старой черной мантии, он даже пытался игнорировать его любимую игру в полутона и легкие намеки…
        Вот, уже после исчезновения Темного Лорда, в его руках плавится, изнывая от жажды любви, прекрасный темноволосый юноша с белой кожей и бездонными глазами – хрупкий и открытый; в нем никто не признал бы грозного Мастера Зелий… Это опьяняло; Люциус наслаждался своей властью над этим упрямым загадочным человеком, не особо задумываясь о природе ее появления.
        Вот он бежит по коридору – полы его мантии развеваются, и все живое, кажется, цепенеет от его колючего взгляда, но…
        Вот он нежно касается волос Малфоя; с его губ, всегда плотно сжатых, срывается стон - оказывается, они могут не только извергать потоки язвительных замечаний, но и дарить наслаждение, каждым поцелуем признаваясь в любви.
        Приручал неведомого зверя…
        Потом, когда иллюзия вседозволенности уступила место тюремной тоске, он не приходил в кошмарных видениях, навеваемых ужасными стражниками Азкабана.
        И когда больше ничего не осталось, светлая боль сорвалась с бескровных губ именем: «Северус»… Просить прощения за нелюбовь поздно, да и не у кого.
        Сентиментальная пошлость - но что остается человеку, который лишен всего, и каждый день которого похож на шаг старика, который в своем маразме забыл умереть?
        Если бы можно было все вернуть…но Малфои никогда не жалеют о том, что сделано.
        Почему раньше не было времени остановиться, разобраться, набраться смелости и понять, что огромное солнце в душе загоралось не от похоти и самолюбования, а от любви угрюмого зельевара, и что встречное чувство было ничуть не меньшим?
        Хотя нет. Почему он думает, что все потерял? Его пожизненная подписка на «Ежедневный пророк» до сих пор не аннулирована, и совы регулярно приносят номера – правда, не всегда вовремя: это только лорд Люциус Малфой был достоин чтения газеты, еще пахшей типографской краской.
        Каждый раз он горько морщился, равнодушно листая «Пророк»: новости волшебного мира, суета сует – но он надеялся вернуться победителем, а не немощным приживалой, и вновь завоевать достойное его место.
        Заметка на второй полосе – сообщение о казни Северуса Тобиаса Снейпа, одного из последних приспешников Волдеморта; общественность ликует.
        А вот и сова в темном квадрате окна: «Мистер Малфой, сообщаем, что решением Министерства вы внесены в реестр лиц, не обладающих магическим способностями, но пребывающими в курсе относительно наличия…и прочее и прочее».
        Все, больше ничего нет – пустота. Фамилия Малфоев даже не опозорена - нет, она просто лопнула, как радужный мыльный пузырь… И он - последнее напоминание о славном имени, ныне превратившемся в пустой звук… Звук, откуда звук? Но он давит на виски…
        Канцелярский нож, стилизованный под испанский стилет – тоска-тоской, но оружие, пусть даже игрушечное, должно быть в порядке. Задумчиво провести лезвием по ногтю – Малфой доволен результатом. По привычке взгляд на свое отражение в узком клинке; оно искажено ребром жесткости – не важно.
        Медленно погрузиться в ванну с горячей водой. Закрыть глаза.
        Это совсем не страшно.
        Зато появляется глупая надежда на встречу с ним там, за порогом. Теперь он сможет сказать ему то самое главное, чего сам не знал долгие годы.
        Острие стилета погрузить в синюю бьющуюся вену…так…глубже. Теперь, пока решимость не оставила, ведем вдоль взбухшей дорожки, разрезая края плоти.
        Так и только так - вдоль, чтобы наверняка, никакого возврата…и главное - не задеть сухожилия – ведь есть еще другая рука.
        Хорошо, тепло.
        Голова Малфоя запрокинута на край ванны; кончики белоснежных волос намокли и окрасились красным…
        Хочется спать.
        Люциус открывает глаза – над ним склонилось знакомое лицо в обрамлении черных волос… Теперь он наконец-то счастлив.
        - Я люблю тебя, прости меня…
        Глаза - две темные вселенные, наполненные любовью только для него.
        - Я знаю, пойдем…
        Родной голос ласкает каждый атом истомившейся души. Малфой поднимается: с ним он готов идти куда угодно.
        Снейп нежно обнимает своего любимого, и его черное крыло касается лба Люциуса.