Хрусталь, стекло, сверкающие грани. Масла, эссенции, экстракты. Янтарные, опаловые, бесцветные. Сладкие, горькие, пряные.
        Друзья, слуги, поверенные тайн.
        Он мог бесконечно перебирать хрупкие сосуды, вглядываясь в их содержимое, вдыхая запах, а иногда, при необходимости, пробуя на вкус. Он мог раз за разом касаться гладкой прозрачной поверхности, лаская острые грани флаконов и округлые тела колб. Его тайное сокровище, его никому не ведомое оружие.
        «Околдовать разум, поработить чувства, подчинить фантазию, проникнуть в сны…».
        Он прочел эти слова в одной старинной рукописи, и с тех пор они постоянно звучали в его памяти. Когда-нибудь он тоже это сможет. Ради этого стоит стараться. Ради этого стоит листать старинные фолианты, веками не снимавшиеся с полок, когда от тусклого света слезятся глаза и горло разъедает запах пыли. Читать и читать до бесконечности, перебирая по зернышку, по песчинке бесконечные груды словесного мусора, чтобы в результате найти одну единственную фразу, которая подскажет, куда идти дальше.
        Ради этого стоит лунными и безлунными ночами бродить среди колеблющихся теней Запретного Леса. Искать. Ждать. Ждать тот непостижимый час, когда все стихийные силы на миг сливаются в одном единственном цветке, и сорвав его, ты обретешь весь мир. Ну, или, по крайней мере, тебе позволено думать, что ЭТО и есть мир.
        Ради этого стоит днями и ночами стоять над тиглями и перегонными аппаратами в лаборатории. Когда тело ломит от невыносимого изнеможения и голова налита свинцом усталости. И только руки все так же безукоризненно точны, помешивая, добавляя ингредиенты, разливая и закрывая флаконы притертыми крышечками.
        Когда-нибудь…
        - Ты не еще спишь, Северус?
        А-ах… Плоский флакончик с экстрактом нарцисса вырвался из тонких пальцев. Нет, не разбился, просто покатился по полу. Он не обернулся на голос, не обернулся на шум шагов. Нет, сначала нужно осторожно и аккуратно расставить маленькие стеклянные и хрустальные сосуды по полочкам. Все кроме…этих трех. Пальцы сомкнулись на прохладном стекле.
        - Привет, Люций… Нет, не сплю. Я заработался. У меня почти получилось, помнишь, я тебе говорил…
        Рассказ рвался с губ. Как признание, как робкая жалоба. Поспешный, почти захлебывающийся рассказ, так хотелось поведать о своих успехах и неудачах… Тому, кто мог бы оценить. Если бы захотел.
        Не услышал. Как всегда. Неважно. Слова просочились сквозь чужое невнимание, как запах духов сквозь шелк.
        Северус прервал свой монолог и просто смотрел на фигуру белокурого юноши, в свободной позе раскинувшегося на постели. Люций был прекрасен с этой своей мечтательной улыбкой на губах. Пьян. Не слишком сильно, но достаточно, чтобы влажно мерцали глаза, и губы стали горячими и мягкими. Чтобы аромат кожи и легкой испарины стал резким, почти пугающим, заставляя трепетать тонко вырезанные ноздри.
        - Ты рано вернулся… Я не ждал тебя до утра…
        Смех. Глубокий, рождающийся где-то в груди. Выражение не веселья, а удовольствия. Так мурлычет хищник из породы кошачьих, слишком сытый, чтобы есть, но слишком хищник, чтобы выпустить ненужную добычу из когтей.
        - Он хотел поцеловать меня…
        Опять смех, удовлетворенный, властный, уверенный. Еще бы ему не смеяться. Кто еще может похвастаться, что так легко получает все, что ему нужно? И то, что не нужно, тоже… Зачем ему синие глаза и смуглая кожа? Незачем. Просто потому, что желание и восхищение в чужих глазах подтверждают его силу, его власть…
        - Ты ему позволил?
        - Это вообще-то не твое дело, но… Нет, конечно… Я бы мог, но не сегодня… Это же глупо – столько усилий, чтобы один раз перепихнуться…
        Плохо. Значит, он решил привязать к себе этого гриффиндорца всерьез. Зачем? Неизвестно… Просто потому, что может. Или не только поэтому? Совсем плохо.
        - Я подожду пару дней. Пусть подумает… А потом придет сам… Сам… Сколько он еще продержится, а, Северус? Как ты думаешь?
        - Ты думаешь, стоит его завести и обломать?..
        - Нет. Я столько старался, я тоже хочу получить удовольствие… Он симпатичный и горячий. Как он на меня смотрел… Он так сказал, что остается на Рождество в Хогвартсе, если бы ты слышал…
        Ах, как плохо. Это серьезно. Слишком хорошо он знал Люция, чтобы не понять – ЭТО серьезно. Люций сам еще не понял, но Северус знал его слишком хорошо. Это сияние в серых глазах. Не злой блеск уязвленного самолюбия. Не сверкающие льдом искры азарта. Это… что-то другое.
        - Неужели ты думаешь, что он потерял бы к тебе интерес, если бы ты сегодня позволил коснуться себя…
        Капризная гримаса.
        - Нет, но я так не хочу. И вообще, я устал… Помоги мне.
        Движения были отработаны до автоматизма. Сначала стянуть с узких ступней туфли из дорогой кожи. Для этого нужно встать на колени у кровати. У ложа. Как у алтаря. Ну вот, теперь мантия. Привычно, он не в первый раз оказывал такую услугу Люцию, слишком пьяному, чтобы сделать это самому или просто решившему доказать свою власть. Мантию нужно аккуратно повесить в шкаф, а то роскошная бархатистая ткань будет безнадежно испорчена. Северус еще не забыл, как однажды позволил себе не думать об этом и получил едкое объяснение, что это не уродливая рабочая роба, которую носит он сам, с этим нужно обращаться осторожно… Рубашка в корзину, в стирку, брюки вслед за мантией в шкаф. Работа для домового эльфа. Унизительно? Может быть…
        Неважно, все неважно. Важно другое. Почему именно Блэк? Такой… простой, такой примитивный Блэк? Что в нем есть такого, чего нет в любом другом пятнадцатилетнем мальчишке?
        Северус отпихнул подушку и уселся в изголовье, положив белокурую голову себе на колени. Как же понять, чего ты хочешь на самом деле, Люций? И кого?
        Длиннозубый костяной гребень погрузился в пепельные локоны. Мерные, спокойные движения рук. Эти волосы на ночь обязательно нужно расчесать. Маленькая дружеская услуга. Он делал это каждый вечер. Это не так легко, как кажется, светлые волосы такие длинные и густые. Он считал про себя. Триста девяносто шесть, триста девяносто семь, триста… Нужно пятьсот раз пропустить мягкие пряди сквозь длинные острые зубцы. Четыреста двадцать один… четыреста двадцать… Смотреть, как опускаются ресницы на серебряные глаза, вдыхать легкое благоухание. Зимний туман и лед.
        Сквозь холодноватый аромат духов, которые сам составил, он ощущал чужой запах. Намек на мускус просачивался сквозь запах горьких трав. Просачивался, разрушая ледяное одиночество красоты. Нужно было знать, что этот запах там есть, чтобы заметить его, как почти невидимые следы на дорожках сада. Чужие следы.
        Гребень дрогнул в его руках и больно дернул шелковистые локоны.
        - Черт, чтобы ты делаешь… Неужели нельзя быть внимательнее…
        Тонкие пальцы грубо вырвали костяную безделушку. Малфой сердито отпихнул черноволосого юношу. Тот больно ударился локтем о деревянную спинку, глупо и бессмысленно пахнущую сосной, но остался сидеть на кровати. Впрочем, капризное божество быстро потеряло интерес, и зашвырнуло гребень в дальний конец комнаты.
        - Голова болит… Потри мне виски…
        Виски? Да, конечно… Что это должно быть? Хрусталь легко скользнул из рукава в раскрытую ладонь, как тонкий, бритвенно острый стилет. Одну каплю на кончики пальцев. Не больше, даже меньше, чем одну каплю… Аромат фиалок разлился в воздухе.
        Тонкая белая кожа с голубоватыми жилками. Осторожные круговые движения, вдоль самых корней волос, к уголкам прикрытых глаз, и ниже, туда, где линия, продолжающая скулу уходит к уху. И еще раз, и еще… Легко, едва касаясь. Призраки черно-фиолетовых, траурных цветов витали вокруг его рук. Ласкающий и чуть-чуть тревожащий запах. Призраки цветов и призраки прошлого…
        - Люций, ты помнишь… Как мы…
        Он не закончил фразу. Неважно. Фантомы, цветы ночи, которые он выпустил из хрустального саркофага, скажут остальное. Ты помнишь? Аромат фиалок будит воспоминания о прошедшей любви… Прошедшей, но не умершей. Той, что ждет своего часа в хрустале, в сверкающих гранях, под притертыми крышечками.
        Нежный смех. Красивая голова запрокидывается под его руками. Приоткрытые губы… Нежность, расслабленность и немного сожаления.
        - Конечно, помню, глупый. Такое не забывается… нелегко было вытащить тебя из твоей пропахшей неизвестно чем лаборатории. Но дело того стоило… Ты был такой… такой...
        Был? Пусть был… Второй флакончик так же легко отдал свою эфирную душу его тонким пальцам. Резковатый, острый, горький запах. Алоэ. Зеленые листья-кинжалы подарили нескольким каплям эссенции способность исцелять от меланхолии, воодушевлять и будить воображение. Алоэ. Аравийская трава. Растение воинов и магов.
        - Тогда все было по другому… Ты был занят. Ну, там, в Черном Ордене… Ты уже отказался от этой идеи?
        Острый запах врывается в течение расслабляющих, мечтательных воспоминаний. Как стальной клинок режет нежную кисею. Улыбка сменяется упрямой гримасой. Это мог бы быть гнев, но горечь алоэ на губах мгновенно переплавляет его в решительность…
        - С чего ты взял? Я ни от чего не отказываюсь. На Рождество меня уже будут ждать в Лондоне…
        - Но как же Блэк, ты говорил, что…
        - Ах, Блэээк… Ну, надо подумать…
        Голос становится задумчивым. Белые руки с длинными тонкими пальцами осторожно укладывают белокурую голову обратно на колени. Третий флакончик. Тягучий, тяжелый аромат. Темный дар азиатской конопли. Он туманит мозг и заставляет воображать немыслимое, от чего жарко вспыхивают щеки и леденеет сердце. Он него расширяются зрачки, проглатывая радужку, и хочется все время облизывать губы. Он поднимает муть со дна души, багровую муть желания.
        - Я подумаю о нем, потом… Он никуда не денется… А ты…
        Северус совсем близко увидел глубокие пропасти глаз, и прежде, чем горячие упрямые губы выпили его рассудок до дна, он успел увидеть там легкие тени безумия, разбуженные демоном, выпущенным из стеклянного плена. Горячее дыхание, напоенное ароматом вина и возбуждения, начертало на его коже:
         - Сейчас я хочу тебя… Ты мой…
         Черноволосый юноша послушно вскинул руки, позволяя стянуть с себя одежду, пропитанную запахами душистых масел и смол. Безропотно подчинился гибкому мускулистому телу, вжимавшему его в простыни. Покоряясь и ласке и боли, он отдал себя чужим рукам, чужим губам, чужой плоти. И горячему, пряному шепоту…
         - Ты мой… мой… мой…
         И когда чужие руки и чужие губы подвели его к самому краю, он жадно хватал воздух, пропитанный нежными, резкими и едкими ароматами. Экстракты, эссенции…
        Привычные, знакомые, послушные. Друзья, поверенные, слуги…