Голод изменчив
        
        Всего один взгляд и морские гребешки уже не заманчивы, а отвратительны. Блеск на их поверхности теперь выглядит как пот. Их белизна напоминает скорее мел, чем атлас. Люциус накрывает салфеткой тарелку с недоеденным блюдом.
        Этот простак Бэгмен, виновник его внезапного отвращения, сидит за столом – ближайшем к окну, из которого открывается вид на Диагон аллею. И хотя «Биллингтон» отнюдь не заполнен до отказа в три часа дня в понедельник, Бэгмен отказался от своего обычного места за овальным столом под люстрой. Если это была попытка держаться скромнее, то она провалилась, потому что он как обычно орет на весь зал и обедает с Гарри Поттером.
        Мальчик внимательно разглядывает горячий шоколад в своей чашке, пока Бэгмен продолжает беседу с третьим человеком, сидящим за столом – это служащий Министерства и, судя по уродливой форме носа, бывший отбивала. Между взрывами хохота доносятся отдельные фразы: «Дисциплина – признак истинного чемпиона!» и «Да-да, помню его еще с 64-го!» Безвкусно, тупо, многословно, банально. Поттер слушает молча.
        Глядя на него сбоку, Люциус замечает как, несмотря на то, что его руки кротко сложены на столешнице, ноги мальчика рассказывают совсем другую историю: одна обернута вокруг ножки стула, другая – лениво вытянута вперед. Поттер слегка двигается, еще дальше разводя колени и заставляя Люциуса резко вернуться обратно к своей тарелке. Мальчишка изучил уже каждый стол в зале, кроме того, за которым сидит Малфой.
        Много позже, когда Бэгмен поднимается и пожимает руку Поттера своей жирной лапой, Люциус проскальзывает в фойе.
        Там где лестница спускается в винный погреб, есть один укромный уголок, и он ждет, пока оба чиновника не выйдут из ресторана и не начнут болтать с метрдотелем. Поттер смущенно стоит в нескольких шагах от них. Затащить его на темную лестницу оказывается даже слишком просто.
        Споткнувшись на второй ступеньке, он не падает только потому, что Люциус всем телом прижимает его к стене. Поттер восстанавливает равновесие, опираясь рукой на плечо мужчины и лениво улыбаясь.
        - Значит, скучаешь по мне? Люциус снимает его руку со своего плеча и с силой прижимает запястье к пыльной стене.
         - Что ты здесь делаешь?
         Глаза – в полумраке их цвет искажается до мутно-зеленого грязной воды – блестят.
        - Я могу дать ответ на твой вопрос, - нараспев произносит Поттер, - или могу просто дать тебе на выходных. Одно из двух.
        От ярости и возбуждения тело Люциуса напряжено как струна, когда он вскидывает голову, чтобы прорычать ему в ухо:
        - Думаешь, можешь торговаться со мной, Поттер? – и после получаса томительного ожидания его рука, наконец, жестко сжимает плоть между ног мальчика. – Ты забываешься.
        Ему семнадцать, ему еще далеко до первого официального поста, и светлая надежда Министерства судорожно вздыхает, прижимаясь к его руке. Люциус ласкает мальчишку через брюки – слишком грубо, слишком медленно, чтобы тот кончил – пока его пальцы не начинают царапать стену.
        Влажные розовые губы приоткрыты. И в этом жесте столько беспомощности, что у Люциуса мгновенно пропадает всякое желание, и он смотрит на мальчика, который слишком молод и слишком доступен. С отвращением он отступает.
        - В воскресенье днем, - презрительно бросает он. – Возможно.
        Поттер остается с грязью под ногтями, а Люциус возвращается в ресторан, чтобы оставить на столе более чем достаточно галлеонов.
        Официант убирает нетронутую чашку шоколада со стола у окна. Люциус добавляет еще пару монет: он не знает, вернется ли сюда снова.
        * * *
        Когда тебя пичкают ложью

        Его присутствие не ограничено только этим углом зала. Он – везде. Серебряный отсвет на чайной ложке напоминает его глаза в гневе. Каждый раз, глядя на изящную ручку своей чашки, я представляю, как сквозь нее проскальзывает его палец – указательный палец правой руки, который я вынужден облизывать, прежде чем он насаживает меня на него. Мне даже кажется, что я улавливаю его аромат – смесь мяты и новой бумаги. Он думает, что это может скрыть животный запах, что сочится из-под его кожи, и, возможно, это действует на тех, кто видит его только, когда его губы сухи и сложены в сдержанную усмешку.
        Поверхность моего напитка, бледно-коричневая и плоская, слишком незамысловата, чтобы предположить хоть малейшее сходство, поэтому я не отрываю от нее глаз, пока они говорят о прошедших матчах. Бэгмен частенько поглядывает на меня, желая напомнить о том, что и эта беседа, и этот обед устроены для моего же блага. Я киваю и возвращаюсь к своему горячему шоколаду.
        Они хотят, чтобы я отправился на две недели в тренировочный лагерь в Ницце. Они говорят, что это нужно для развития международных дружеских отношений среди нового поколения игроков. Но я знаю, что квиддич здесь не при чем – мистер Бэгмен упомянул, что со мной отправят двух Авроров. Мне не нужны телохранители. Вероятно, Авроры будут шпионить. Он думает, что если обсудить все за чаем в дорогом ресторане, то – пораженный этим великолепием – я не стану задавать лишние вопросы.
        Я хочу сказать ему, что вовсе не золотые канделябры и не увешанные зеркалами стены затыкают мне рот. Это все человек за столом в углу, который, увидев меня, на секунду застыл с вилкой, прижатой к нижней губе, поприветствовал, приподняв бровь на два миллиметра, затем втянул в рот ломтик белого мяса, и прикусил его с такой неспешной чувственностью, что мне пришлось отвернуться, притворившись, будто я зачарован витриной со сладостями.
        Когда мы выходим из зала, чтобы оплатить счет, он достает бланковый чек, на котором я замечаю герб Министерства. Это герб не его департамента – тот я хорошо знаю по плакатам Кубка Мира – и я стараюсь запомнить изображение, чтобы потом спросить у Гермионы, из какого он отдела или – представляю, как она выразится – к какому департаменту он относится. По пути к ближайшему пункту каминной сети, я держу перед собой свернутую мантию и удивляюсь тому, что они не почувствовали запах мяты и новой бумаги от моей кожи.
        - Ну, что ж, Гарри, - говорит мистер Бэгмен, когда мы останавливаемся, и это звучит покровительственно по сравнению с тем, как прорычали мою фамилию всего несколько минут назад. – Думаю, тебе пора обратно в школу. Мы ведь не хотим, чтобы наш самый многообещающий ловец прогуливал уроки.
        Он подмигивает мне. Он во всем ошибается. Я не наивный. Я не невинный. Я не его. Я – человек, которого Люциус Малфой трахает, впечатывая в ковер, каждый второй или третий выходной в Хогсмиде под носом у всего магического мира. Когда я вспоминаю об этом, его самодовольная ухмылка выглядит так глупо, что мне хочется рассмеяться.
        Не прощаясь, я бросаю себе под ноги летучий порох.