Я, наверное, сошел с ума. Нет, я совершенно точно сошел с ума, если осмелился такое сделать. Конечно, можно сказать, что я напился и перестал себя контролировать, но это не оправдание. Скорее, наоборот. А то, что эта сука уже в печенках у меня сидит… Как же я ее ненавижу, даже сейчас ненавижу, когда она уже не опасна, почти уничтожена. Только мне не легче. Сколько было таких до, сколько будет после! Вереница прекрасных, юных, нежных женщин с чистыми, прозрачными, как драгоценные камни, глазами; блестящими, словно шелк, волосами; голосами, подобными музыке, и фигурами, стройными и гибкими, пышными и округлыми. Эти лживые, эгоистичные, алчные стервы, кутающиеся в мнимую нежность и страстность. Твари!
         Мать высокомерно игнорировала их с самого первого дня, как вступила в этот дом. Не ей, чистокровной и до неприличия богатой волшебнице обращать внимание на сменяющих друг друга любовниц мужа. Даже своего супруга она лишь иногда удостаивала своего внимания, как того требуют приличия. Так что все и всех устраивало. И устраивает до сих пор. Только я в понятие «все» не вхожу. И у меня в глазах темнеет, когда я вижу очередную красотку в декольтированном платье, увешанную драгоценностями, точно рождественская елка, вцепившуюся в отца. Как будто имеет на него хоть какие-то права!
         О, они все прекрасно знают свое место, будь это приятельницы матери, или моя собственная гувернантка. Но я же вижу, как хищно они смотрят, какие блудливые у них улыбки, и понимаю, что ничего не могу изменить. Я не в праве указывать отцу.
         А эта… Эта гадина в сто раз хуже, чем все предыдущие. Всего на три года старше меня, отвратительная, лживая, распутная дрянь. Умная, этого у нее не отнимешь, наглая и похотливая! Я не знаю, что отец нашел в ней, кроме красивого тела, но я возненавидел ее с первого взгляда, едва только увидел, вернувшись домой на зимние каникулы. А она… Она прекрасно знала о моих чувствах, и ей было все равно. Эта сучка просто не принимала меня всерьез. Она так висла на отце, словно имела на него права, словно он ее ЛЮБИТ!
         Нет ничего удивительного, что я спятил от злости. И когда отец совсем потерял из-за нее голову, я понял, что не могу больше терпеть. Все было так просто, проще, чем я думал. Она сама напросилась. Знала же, что я ее ненавижу. И все равно осмелилась заявиться ко мне с наглой дружелюбной улыбкой на губах.
         «Драко, вы уверены, что ваш отец будет доволен, когда вернется и узнает, что вы напились до положения риз? К тому же устроили такой кавардак в его кабинете, уничтожили все его запасы виски и к тому же, накурили». – Она осмелилась мне указывать! В моем собственном доме!
         Я тупо смотрел на ее спокойное лицо, не в состоянии понять, как она вообще здесь оказалась? Разве отец не взял ее с собой? Почему, интересно? Нет, совсем не интересно. В блестящих, как у оленихи, глазах угадывалась тревога. Правильно, у нее были все основания тревожиться.
         - Драко, с вами все в порядке?
         Я кивнул. Интересно, с моим отцом она тоже на «вы»? Как она зовет его: господин Малфой, Люциус, дорогой? Я не мог забыть, как застал их целующимися в этом самом кабинете. Она была такой маленькой, такой хрупкой в его руках. Их волосы смешались, как день и ночь. Я не мог оторвать взгляда от длинных сильных пальцев, скользящих по стройной девичьей спине, по шее… Именно тогда, наблюдая за ними, подглядывая, как они целуются, ласкают друг друга, я понял, что заставляет кричать меня от разрывающей нутро боли.
         Я отогнал воспоминания о сплетающихся обнаженных телах. Они были прямо в этом кресле! Стоп, не думать.
         - Драко! – Эта гадина тихонько потрясла меня за плечо. Я коротко и зло рассмеялся и поцеловал ее, прижав к себе.
         Она сопротивлялась. Но это было не важно. Я должен был понять, почувствовать, разобраться – почему?! Что такого сладкого в этих холодных, липких от помады губах?! Какое колдовство таиться в этом хрупком теле?! Слабая, плачущая, лепечущая что-то идиотка. Я рвал ее одежу, лапал, целовал, и не мог понять – что?! Что в ней есть такого возбуждающего страсть и нежность?! Грязная тварь!
         Она умудрилась вырваться и закатить мне оплеуху. Да как она смеет?!
         Наверное, она поняла что-то, потому что не заорала, а начала пятиться к двери. И в ее расширенных глазах застыл страх. Она почти добралась до двери. Почти поверила, что спасется. Но я вдруг отчетливо увидел, как она выгибается под моим отцом, как кричит его имя, впиваясь ногтями в спину.
         - CRUCIO!
         Потом я бил ее ногами, хлыстом, сорванным со стены, лупил лицом о мебель и стены, рвал волосы. Не уверен, потеряла ли она сознание, или чувствовала все до конца. Когда я совсем выбился из сил, то подтащил ее за волосы к камину и сунул в пламя головой. Она не дергалась, но я совершенно не помню, скулила ли? Не важно.
         Я сидел рядом с ней на полу и тихонько смеялся. В этом куске кровавого мяса не было абсолютно ничего, что могло бы вызвать желание.
         Именно такую картину и застала моя мать, которую все-таки осмелились позвать перепуганные домовые эльфы. Потом… Я точно помню, что Фелис осталась жива. Ей вызвали доктора, да и мать великолепная целительница. А меня заставили выпить какое-то зелье и уложили спать.
         А сон не шел. Но все случившееся стало легким и незначительным. Едва ли я осознавал истинный смысл произошедшего. Но одна мысль все же пробилась ко мне через плотный кокон безразличия: «Я сошел с ума, если осмелился сделать это. Отец меня не простит».
        
         Двери в спальню открылись медленно и спокойно, но это напугало меня сильнее всего. Я вскочил с кровати и замер с расширившимися от ужаса глазами.
         - Здравствуй, Драко. – Отец выглядел как обычно. Красивый, свежий, невозмутимо надменный.
         - Отец. – Я поклонился, не смея отвести глаз от его лица. Если я сейчас отведу взгляд, то уже никогда не смогу посмотреть отцу в глаза.
         - Пойдем со мной.
         И я пошел. Я знал, куда он меня ведет. Лучше бы он меня убил. Но мой отец умеет быть жестоким, как никто другой.
         Мы вошли в его спальню, и отец остановился. Я тоже замер, не смея приблизиться к огромной кровати под жемчужно-серым балдахином. Только не это! Не здесь, не в ЕГО спальне!!!
         - Драко, почему ты стоишь?
         Я подошел. Я подошел вплотную к кровати и смотрел. Мой мозг отказывался понимать, что видят глаза, но смысл все же проник внутрь меня, отпечатываясь в сознании. И это было ужасно, отвратительно, гадко. Я смотрел в изуродованное, разбитое и обожженное лицо, покрытое мазями, и понимал, что вижу безусловное и абсолютное зло.
         - Драко, откинь покрывало.
         Я замотал головой, не в силах ответить. И тогда отец подошел к кровати и сделал это сам. Я отшатнулся. К горлу подступила тошнота. На это было невыносимо смотреть. Больно. Наверное, я позеленел, прижал руки ко рту.
         Нет, не я… Я не мог этого сделать. Не мог. Я… Пожалуйста, пусть это будет дурной сон, кошмар! Это не я! Пожалуйста!
         И тут она открыла глаза. Огромные, полные боли и страха, и усталые до невозможности глаза, сохраненные неведомо какой магией. Она видела нас, меня и отца. Она что-то понимала. Во взгляде ее мелькнуло усилие и беспомощность, точно она хотела что-то сказать. А отец вдруг легко и светло улыбнулся, склонился к ней и едва коснулся губами лба.
         - Все хорошо, Фелис. Все будет в порядке. Тебе не больно?
         И снова в карих глазах что-то изменилось.
         - Вот и хорошо. Пить тоже не хочешь?
         Как он понимал ее?! Как мог так тепло и спокойно улыбаться?! Я не хочу этого знать. Не хочу!
         Когда отец вновь накрыл Фелис простыней, я развернулся и выбежал из комнаты. Лишь бы только не видеть больше ничего подобного. Забыть, забыть навсегда.
         Едва я выбежал за дверь, рухнул на колени. Меня душили рыдания. Внутри было пусто. Ни ненависти, ни страха, ни отвращения, только звенящая пустота. Я стоял на коленях, привалившись к стене, и ждал, пока выйдет отец и разделается со мной. Мне даже от этого страшно не было.
         - Драко, встань.
         Я подчинился.
         - Ты ничего не хочешь сказать?
         Я содрогнулся. Как же он спокоен. Он убьет меня. И будет прав.
         - Мне… жаль…
         -Тебе жаль? – он произнес это еле слышно, а лицо при этом стало совершенно ужасным. - ЖАЛЬ?!!!
         Оплеуха была такой, что я покатился по полу. Я лежал у стены и ждал, когда же наконец раздастся Круцио, и придет боль. Я заслужил, я знаю. И отец имеет полное право.
         - Ничего ты не заслужил, – очень спокойно сказал отец. – Если бы ты не был моим сыном, если бы твое исчезновение не вызвало волну проблем, если бы не я тебя воспитал, то первое и единственное, что я бы сказал тебе, это Авада Кедавра.
         Я содрогнулся. Лучше бы он действительно убил меня, чем сказал ЭТО. Я для него - пустое место, не достоин даже наказания, грязь, которую следует убрать. Просто, пока это затруднительно.
         - Не обольщайся, Драко. Я не собираюсь тебя наказывать так, как ты это себе представляешь. Да встань же, веди себя достойно. – Он подождал, пока я встану. Перед глазами плясали разноцветные круги, из разбитого носа текла кровь. Я достал палочку и начал приводить себя в порядок.
         - Но тем более, я не могу больше пускать твое воспитание на самотек. Ты, к несчастью, мой наследник. И если из-за глупой ревности ты способен не только напиться, но и изувечить кого-то случайно…
         Он замолчал, потому что увидел, как я побледнел. Я… я, наверное, был воплощением ужаса, потрясения и унижения. Отец знал. Он знал, почему я сделал это с Фелис. И ему было все равно. Может, он знал с самого начала?
         - Я предполагал, что подобное может случиться. Ты уже почти взрослый, и должна же быть причина, почему у тебя до сих пор нет девушки. Чего я не ожидал, так это того, что ты окажешься способен убить Фелис. Так что ты сам себя наказал. Она выправится, насколько это возможно. Я оплачу ей лечение, вплоть до малейших косметических чар. Больше ты ее не увидишь.
         Я судорожно кивнул. Отец НЕ понял. Хвала Мерлину, он ни о чем не подозревает.
         - Люциус, Драко! – Моя мать вошла в комнату с несвойственной ей поспешностью. При виде моего окровавленного лица глаза ее гневно вспыхнули, но, кажется, она успокоилась. Наверняка, она ожидала застать меня куда в более плачевном состоянии.
         - Миледи, вас что-то беспокоит?
         Мать быстро окинула нас оценивающим, все подмечающим взглядом. Не знаю, что она успела понять, но меж бровей у нее залегла легкая складочка – признак тревоги.
         - У нас гости, члены совета попечителей. Я полагаю, они захотят увидеться с вами.
         Брови отца удивленно приподнялись, но это был лишь привычный жест. Занимало его сейчас иное.
         - С каких пор к нам начали являться без предварительного уведомления? Вам следовало сказать, что я занят.
         - Конечно, я именно это и сказала. Но сочла необходимым сообщить вам.
         Я хотел только одного, чтобы меня или наказали или отпустили. Неужели мать не понимает, что лишь дает отцу больше времени придумать достойную кару?
         - Хорошо. Если они не уберутся в течение часа, я к ним выйду. – Отец вновь перевел взгляд на меня, но теперь он был… Нет, не спокоен, с самого первого мига он был бешено спокоен. Просто теперь отец всерьез задумался, что же ему со мной делать.
         Мать вновь оценила какие-то ей одной видимые изменения и, кажется, осталась довольна. Конечно, она и не подумает защищать меня от отца. Она вообще никогда на моей памяти не перечила ему.
         - Драко, можешь считать, что ты под домашним арестом, пока я не решу, что мне с тобой делать, – сказал отец, когда дверь за матерью закрылась.
        
         Отец так и не успел ничего решить. У него дел всегда больше, чем времени. Особенно, когда что-то случается в Министерстве. Так что я вернулся в Хогвартс раньше, чем отец смог выкроить время и заняться моим воспитанием. Это было и облегчение, и унижение. Потому что на Фелис он время нашел. Ей заплатили бешеные деньги и исправили лицо. А потом отец отправил ее куда-то из страны. Все это мама рассказала мне в одном из писем. Из писем же я узнал, что отец извинялся перед этой женщиной. И мне захотелось еще раз изувечить ее.
         Учеба была скучной, как обычно, а развлекаться другими способами мне не хотелось. Мне вообще почти ничего не хотелось. Я ждал письма от отца. Он должен был мне написать. Хотя бы для того, чтобы выплеснуть свой гнев. Он же не остался равнодушным.
         Вместо отца писала мать. От ее писем оставался странный привкус, как будто читаешь колонку светской хроники. Об отце она упоминала вскользь, а я не решался спрашивать. Я чувствовал, что маме неприятно упоминать отца, словно они в ссоре. За время учебы в школе я научился улавливать оттенки мысли и настроения между строк. Сейчас это помогало хоть немного понять, что же происходит дома.
         Отец не хочет меня видеть. Это я понял достаточно ясно. И у него кто-то есть. Я чуть не разорвал письмо, когда понял, что скрывалось за фразой: «Отец предпочитает жить в лондонском доме, пока я привожу имение в порядок».
         Опять? У него опять кто-то есть? Он что, не может и дня без какой-нибудь шлюхи? Если бы отец был в этот момент рядом, я бы наложил Круцио на него. Странно лишь, что он не привел очередную потаскушку в наш дом.
         Я плакал всю ночь, не в состоянии заснуть. Да, это глупо, по-детски, не достойно Малфоя. Но слезы – единственное, что мне оставалось. Плакать и смириться. Моего отца не переделаешь. К тому же до каникул еще три месяца. Три месяца я его не увижу.
         Пергамент и перо в чернильнице стали для меня самым жестоким искушением. Раз отец не пишет сам, вряд ли он будет рад, если это сделаю я. Тем более, что все мое письмо свелось бы к нескольким строчкам:
         «Приезжай. Забери меня. Скажи что-нибудь. Напиши. Мне плохо без тебя».
         Нельзя такое писать отцу. Он не поймет. Или наоборот, слишком хорошо поймет. Хватит и того, что отец презирает меня за то, что я сделал с Фелис. Если он узнает, что было причиной, то просто убьет, чтобы такой урод не позорил чести Малфоев.
         Только в последние недели мне кажется, что смерть – вполне приемлемый выход. По крайней мере, тогда я больше не увижу равнодушного презрения и спокойного бешенства серых глаз. Наверное, это хорошо.
        
         Пасхальные каникулы не вызвали радости. Я боялся ехать домой и не мог не поехать. Я не мог остаться в школе, это было бы мелкой жалкой трусостью. И еще я, в тайне даже от себя самого, мечтал увидеть отца. Просто увидеть, пусть на меня даже обрушится весь его гнев. Но сама мысль о скорой встрече отзывалась идиотской радостью, от которой заходилось сердце и перехватывало дыхание.
         Это было… жалко. И глупо. Бессмысленно. Но я жаждал нашей встречи вопреки всем доводам разума и постыдному страху. Только бы увидеть его, а потом пусть будет, что будет. Не отречется же он от меня.
         Поместье встретило меня так же, как всегда, словно ничего и не было. Восторженно-радостные домовые эльфы, почти незаметные слуги, и отстраненная, но безупречно вежливая и заботливая ровно настолько, сколько необходимо, мать. Все мило, спокойно, так, как должно. Никто словом не обмолвился об отце. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Но я, сжимаясь от страха и разочарования, уже не мог оставить все, как есть.
         Что-то изменилось во мне за последние месяцы, когда моя душа металась между унынием, истериками и отчаянием. Нарыв вызрел и готов был лопнуть. Не знаю, что двигало мной, отчаяние, любовь или просто протест озверевшего, отвергаемого подростка. Но я хотел получить ответ. Хоть какой-нибудь, наивно полагая, что это поможет мне успокоиться. Единственное, во что я не верил, так это в то, что отец меня поймет.
         Мать выслушала меня столь же спокойно, как и дворецкого, докладывающего о чьем-нибудь визите. Но взгляд ее стал жестче, холоднее.
         - На твоем месте, Драко, я бы не спешила встречаться с отцом. Он сейчас очень занят.
         - Мне надо его увидеть. Это не займет много времени.
         Мне показалось, что мать побледнела, или это была просто игра света?
         - Драко, прислушайся ко мне. – Мать замолчала. У нее было какое-то неестественное лицо, словно ей приходилось делать над собой усилие, чтобы говорить.
         Я молчал и смотрел ей в глаза. Никогда не умел скрывать свои чувства так хорошо, как пристало Малфою. Сейчас мать могла видеть на моем лице отблески раздирающих меня чувств и твердую решимость. Может быть она даже могла все это правильно истолковать. Она никогда не просила меня к ней прислушаться. Вообще никогда ничего не советовала.
         - Я знаю, что далеко не идеальная и любящая мать, Драко. – Я остолбенел. А она… ее голос был ровным и спокойным. Была ли в ней боль, которую должны испытывать во время таких разговоров, напряжение, неуверенность? Не знаю. – Но я никогда не желала тебе зла. Поверь, воспитать из сына настоящего Малфоя непросто. Но я… - Она поправила кончиками пальцев тоненькую прядь у виска. – Я предпочла самоустраниться из процесса превращения собственного сына в заледеневшую, бессовестную и жестокую скотину. И сейчас я об этом сожалею.
         Я не верил своим ушам. Не желал слушать откровения раскаявшейся жены и матери. Лишь безмерное удивление и смутное предчувствие, что это как-то связано с отцом заставили меня слушать все это и не выбежать вон.
         - Твоему отцу не была нужна женщина. Только леди Малфой, мать наследника и хозяйка дома. Ну и наследник, ты. Я легко это приняла, мне было удобно. Мне было все равно, что делает Люциус, лишь бы он соблюдал хоть какие-то приличия. А он соблюдал – твой отец очень осторожный человек.
         Я чуть не рассмеялся. Приличия?! Он плевал на любые приличия, если они ему мешали!
         Мать легко прочитала мои мысли. И хрипло, совсем не похоже на ее обычный тихий серебристый смех, рассмеялась.
         - Не спеши с выводами, Драко. Ты знаешь, что у твоего отца последние шесть лет есть постоянная любовница?
         CRUCIO.
         Я покачал головой. Почему, почему эта холодная стерва смотрит на меня так, точно вынуждена пристрелить больную лошадь? Ну и что, что любовница? У него их были десятки! Просто еще одна, одна из многих…
         Я отступил на шаг. Будуар матери дернулся и расплылся перед моими глазами. Последние шесть лет… С моих двенадцати, когда я, вернувшись домой на каникулы, обнаружил, что отец больше не намерен уделять все свое время назойливому и бестолковому отпрыску. Он вообще забросил поместье, мать, меня. Я думал, что разочаровал его. А он… он просто…
         - Драко, постой! – крик матери слился с грохотом захлопнувшейся двери и опрокинутой мебели. Я бежал так быстро, что слово, коротенькое страшное слово не успело меня догнать. Это было бессмысленное бегство. Все слова уже живут внутри нас. Можно долго, всю жизнь, бежать от себя, но убежать невозможно.
         Я остановился на пороге своей комнаты. Когда-то перед сном тихий глубокий голос читал мне сказки. Когда-то я лежал здесь без сна, вспоминая, как отец учил меня летать на метле и ездить верхом. Я вспоминал, мечтал, и меня охватывала невероятная радость и смутное, тревожное волнение, смысла которого я не понимал.
         От себя невозможно убежать. А можно придти к самому себе?
         Мой отец просто… полюбил.
         CRUCIO!!!
         Мой отец любит женщину.
         Crucio!
         Не меня.
         Crucio.
         Все. Болевой шок. Даже слез нет. Во мне – звенящая, сосущая пустота, как после хорошего удара по голове. Я уже знал, что боль все равно вернется. Позже, не такая оглушающая, но куда более изощренная, изматывающая. Но до того, как я сойду с ума окончательно и прекращу это… этот фарс, в который превратилась моя жизнь… Я должен все увидеть сам. Я не должен сомневаться. И времени на обдумывание я себе не дам.
        
         На то, чтобы собраться, ушло не больше пяти минут. Рассовал несколько галеонов, натянул теплую мантию, схватил палочку, метлу и выскочил из дома. Не знаю, почему мать не пыталась меня остановить. Скорее всего, весь порыв материнских чувств иссяк во время разговора, и она вернулась к своему обычному существованию. Ее хватило лишь на то, чтобы разбить мне сердце. Она ведь знала. Знала.
         Когда показался Лондон, уже почти стемнело и заметно похолодало. Пальцы, стиснувшие рукоять метлы, затекли и оцепенели, уши продуло. Организм, предательская плоть, начал подталкивать мои желания в сторону горячей ванны и крепкого кофе. Усталость, голод и холод помогают «образумить» кого угодно. Но я был упрямым.
         Лондонский дом был пуст. Слуга хлопал глазами, кланялся и пытался меня накормить и привести в надлежащий вид, но всеми силами увиливал от ответа, где находится мой отец и как его найти. В конце концов, я ведь был еще только наследником, а не хозяином. Он забыл, как Малфои воспитывают наследников.
         Это был второй раз в моей жизни, когда я наложил Круцио на человека. И в этот раз я не раскаялся ни на минуту. Потому что теперь я знал, куда мне идти.
         Переодеваться не было смысла. В темноте мантию легко перепутать с плащом, а когда я буду на месте, какая разница, во что я буду одет? Мы с отцом слишком похожи, чтобы эта сука не поняла, кто к ней пожаловал.
         О нет, я не собирался ее убивать или миловать. Пусть жить ей или умереть решат ее бог и мое безумие. Я должен был увидеть ее. Чертову магглу, которую полюбил чистокровный маг и магглоненавистник. Да, такой позор надо было скрывать любым способом. Имя Малфоев давно уже не подвергалось такому надругательству. А тут еще и я…
         Район был дорогой, дом охранялся, но много ли способов остановить съехавшего с катушек мага? Никто ничего не заподозрил, а я уже стоял перед дверью квартиры и нажимал на кнопку звонка.
         Я понял, что сошел с ума. Драко Малфой, чистокровный маг, извращенец и поганец сошел с ума и теперь лежит в палате для буйных в клинике Св. Мунго. Единственным утешением служило то, что Лиза Коул такая же сумасшедшая, как и я.
         Бедный, бедный папочка, такую любовницу действительно надо прятать.
         - Драко, – сказала женщина. – Заходи. Я Лиза. – Она посторонилась, пропуская меня в квартиру.
         - Я знаю, как вас зовут. – Я так и прошел в комнату, не раздеваясь, в обуви, не в состоянии рассмотреть что-либо вокруг. Кажется, стены были светлые.
         - Кофе с коньяком будешь? На улице холодно.
         Кивок головой и все. Кажется, кофе у нее был готов, не могут же магглы готовить его за минуту?
         Мы рассматривали друг друга бесцеремонно, оценивающе и совсем не ревниво. Она была всего на несколько лет меня старше. Ровесница Фелис?
         - Сколько вам было, когда…. – я замолчал, не узнав собственного голоса. Никогда еще мне не доводилось добиться столь малфоевского звучания, такого спокойного, с отстраненным вежливым интересом высшего существа к незначительной мелочи.
         - А тебе исполнилось восемнадцать? – в тон, но чуть более дружелюбно спросила Лиза. Когда я кивнул, она продолжила: – Мне двадцать четыре. Но я всегда выглядела гораздо младше.
         Это не вызывало сомнений. Хотя она была лишь немногим ниже меня, за взрослую женщину ее принять было трудно.
         В обтягивающих серых брючках и светло-голубом топике она казалась подростком. Мой взгляд задержался на обтянутых тонкой тканью маленьких холмиках груди. Топ был выбран с явным расчетом придать груди больше объема. Безуспешно. Узкие, стройные бедра перечеркивал косо сидящий широкий пояс. Многие мужчины сказали бы, что Лиза слишком плоская и спортивная. Совсем не тот тип женщин, каких отец обычно выбирал.
         Я поднял взгляд и посмотрел в чуть прищуренные глаза. Наверное, ее злила моя невозмутимость. Она же не знала, что это просто шок.
         - Может, скажешь, зачем ты пришел сюда? – Лиза потянулась и запустила себе руку в волосы почти картинным, но на удивление пластичным движением. Кажется, я позеленел.
         - Вообще-то я считаю ниже своего достоинства что бы то ни было кому-либо объяснять. Но ты, пожалуй, заслуживаешь объяснений.
         - А разве что-то непонятно? – горько и презрительно улыбнулся я.
         Лиза попыталась накрутить на палец слишком короткую прядь.
         - Вообще-то, когда я встретилась с Люциусом, они были пепельные и гораздо длиннее. Но ему нравиться платиновый цвет. Собственно, он очень настаивал, чтобы я не отращивала волосы.
         Я молчал. А что я мог сказать? Что ей очень идут короткие, зализанные назад волосы? Мы это и так видели каждое утро. В зеркале. И глаза у нас были почти одинакового оттенка, голубовато-серого, прозрачные и холодные, как родниковая вода.
         Наконец я нашел в себе силы задать вопрос, такой же глупый и бессмысленный, как и все происходящее.
         - Ты знала?
         - Нет. – Быстрый и жесткий ответ. И я вдруг увидел, что она зла. Нет, не просто зла, а ЗЛА. Сильнее, чем я несколько часов назад. Но она не кричала, не билась в истерике, не рыдала. И это пугало.
         - Ты… Мне, наверное, лучше уйти, - промямлил я. Больше всего хотелось забиться в темный угол и посидеть там часиков несколько.
         - Нет. Останься. Или ты такой же чертов трус, как и твой папаша, убеждавший меня, что анальный секс это замечательно? От традиционного он, видите ли, получает недостаточно острые впечатления.
         Краска бросилась мне в лицо, уши запылали. И стало от чего-то стыдно. Как же так?!
         - Если бы я увидела хоть одну твою фотографию, то ушла бы в тот же день, – продолжала Лиза. – В начале нашего знакомства он покупал мне брюки и футболки, кормил мороженым, водил кататься на аттракционы. Я как-то подумала, что если у нас будут дети, то лучшего отца им не надо. Я была уверена, что ты никогда не жаловался на недостаток отцовской… любви.
         Последнее слово она выплюнула, как ругательство.
         - Ты ошибаешься! – крикнул я. – Никогда он меня не любил!
         - Конечно. Ведь потребовалась же ему зачем-то я… - Лиза подавилась фырканьем. Глаза ее расширились невероятно. – Боже! Да ты же мне завидуешь! Ты до смерти обижаешься на папочку за то, что он потакал своим извращенным грешкам в более-менее мягкой форме! Ты же сам готов подставить ему задницу…
         - Замолчи!!!
         Мы стояли друг против друга злые и ярко-красные от стыда и гнева.
         - Так. Мне здесь делать нечего. Даже отношения выяснять не буду.
         - И убирайся, потаскуха!
         - Завидуешь, урод? – донеслось до меня из глубины квартиры.
         Я вновь опустился на диван. Странно, я и не заметил, что он был бледно-желтый. Я не помнил даже, как вставал с него. Лиза носилась по квартире, как ураган. Ни разу не видел женщину, способную собраться за двадцать минут. Она смогла. Накрашенная, в джинсовом костюме и с сумкой через плечо, она казалась гораздо старше. А может все дело в проступивших вдруг на бледном лице резких морщинках.
         Злость и отупение делили мое сознание с переменным успехом, и под этим всем была боль. Наверное, я не совсем эгоистичная скотина, потому что увидел, как на злом, напряженном лице Лизы подрагивают губы. Ей хреново. Очень хреново. Кажется, она его любила.
         - Если ты подождешь немного, то дождешься папика, – бросила она на прощанье.
         - Стой! – успел крикнуть я. Она раздраженно обернулась. – Ты любила его?
         Я никогда не забуду ее лица, хотя из всех эмоций смог понять тогда только возмущение.
         - Я потратила на этого козла лучшие шесть лет жизни! Да иди ты на…! - Звук отпираемой двери.
         - Какая встреча! – Пощечина прозвучала оглушительно, и следом топот ног и вопль: - Иди трахать своего сыночка, выродок!
        
         Не знаю, чего я ждал от своего отца и ждал ли вообще. Но как-то он должен был среагировать. Может быть, испугаться. Встревожиться, разозлиться, почувствовать неловкость. Эта чертова ледяная броня самодостаточности должна была дать хоть малюсенькую трещину, не могла она остаться незыблемой!
         Отец не снизошел до проявления эмоций. Лишь секундная заминка на пороге, и вот уже он обычным своим легким шагом пересек комнату и сел в точности на то место, где до него сидела Лиза.
         - Здравствуй, Драко.
         Я продолжал молча разглядывать отца. Прощальная оплеуха на щеке алела четким отпечатком ладони, волосы были слегка взъерошены. Так, с побитой рожей и в маггловском свитере и джинсах Люциус Малфой почти походил на человека, а не на привычную ледяную статую. Почему-то вспомнилось, как давно я не видел его таким… человечным.
         Шесть лет…
         Молчание затягивалось. Я смотрел на предмет своих самых страстных желаний и понимал, что сбылись самые несбыточные мечты.
         - Отец… - я подавился словами, не уверенный в том, что хочу сказать. Все, я окончательно освоил фирменные малфоевские интонации. Отец, кажется, вздрогнул. И в лице его появилось что-то, какое-то чувство. Не страх, не отчаяние, но что-то очень близкое к тому. И упрямство. Он не желал чувствовать вину или неловкость.
         - Что ты хочешь услышать, сын? – впервые за много лет он назвал меня так. Таким тоном, что я чуть не заорал, не убежал от интенсивности этого взгляда.
         - Ты же умный мальчик. Ты видел Лизу, и, судя по ее прощальной реплике, вы все выяснили. Так что ты хочешь услышать сейчас? Что ты все неправильно понял? - Отец усмехнулся. – Полноте, я не хочу делать из собственного сына дурака. Так что отправляйся домой и передай матери, что я не появлюсь дома до твоего отъезда.
         Мать. Да. Нарцисса. Был один вопрос.
         - Она знала?
         - Об этом? – Отец кивнул мне. – Думаю, да. О Лизе – с самого начала. О тебе… совсем недавно. После инцидента с Фелис она решила, что мы не должны больше манкировать родительскими обязанностями.
         - Она рассказала мне. Про Лизу.
         Отец уставился на меня. На его обычно невозмутимом лице застыл вопрос: ЗАЧЕМ???
         Да уж, не так я хотел это сказать. Совсем не так. Но какой-то злокозненный озорной бес дернул меня за язык, приплясывая от нетерпения.
         - Она хотела убедить меня, что ты любишь женщину, которая тебе дороже семьи вообще, и меня. Полагаю, она хотела, чтобы я возненавидел тебя.
         Отец передернул плечами. Такой живой, такой совсем не… совсем не похожий на Малфоя, красивый и… все равно безмерно далекий. Мы не стали ближе ни на дюйм.
         - Ты считаешь, что совершал великий грех, да? – Я не верил, что говорю это. Бес под моим языком слишком давно терпел.
         - Нет, что ты, Драко. Этот грех калибром поменьше. Да и не грех даже. Это извращение – любить своего сына иначе, чем позволено отцу.
         Мне было больно. Привычная, родная, бережно лелеемая и взращиваемая боль. Но впервые за все это время я понял – отцу тоже больно, и не меньше. Я спрашивал, а он впервые отвечал мне. Отвечал, а не отговаривался, не уходил, не говорил, что я не могу понять. Ему надо было сказать мне это. Сказать, чтобы увидеть в моих глазах испуг и отвращение, непонимание, неверие. Услышать от меня осуждение, проклятия, хоть что-нибудь.
         - Значит, ты таким образом борешься со своими демонами, да? А как быть мне? Кто ты - великий герой, борющийся с поселившемся в тебе злом? Или все-таки просто трус, боящийся заглянуть в собственное сердце?
         - Драко, откуда такой пафос? Я просто выродок, который полюбил собственного сына.
         А я все ждал, пока прозвучит «возжелал» или еще более доходчивое «хотел трахнуть». Но отец говорил «любить». Это слово, оказывается, все же присутствовало в лексиконе бесчувственного Люциуса Малфоя.
         - Ну и кто тогда я? – спросил я грустно. – Я-то ведь ни с чем не боролся.
         Ну, полагаю, я был одним из очень немногих людей, видевших охреневшего Люциуса Малфоя. Вид у него был презабавнейший. Нечто среднее, между: «Авада Кедавра!», «Ой мамочки!» и «Ни хрена себе неделька начинается!». Как он при этом умудрялся оставаться таким красивым и завораживающим, понятия не имею. Обычно эти определения не соседствуют с описанием «смешной».
         А ведь и во мне живут свои демоны. По крайней мере, первый шаг мы сделали синхронно. И из моих глаз утекал смех, а в его загоралось что-то такое, чему я в свои семнадцать лет не мог дать названия. И в поцелуй мы рухнули, как в пропасть.
         Никогда, никогда меня не целовали так. Нежно, лихорадочно, страстно, осторожно. Его губы на лбу, на веках, висках, подбородке. Язык, скользящий по моим губам, зубы, прикусывающие губы, пальцы ласкающие волосы и лицо… Если любовь есть, в этот миг я заглянул ей в глаза.
         А потом…
         А потом мы сделали даже не шаг, полшага назад. И я улыбнулся, грустно и светло.
         Отец… Он не шевелился, не говорил ничего, просто смотрел, как я медленно отступаю к двери. Его глаза были открытой раной, в которой плескались боль, отчаяние и убийственное понимание. На какой-то миг вспыхнуло желание броситься к нему, повиснуть на шее, но тут же потухло. Это ничего не изменит.
         - Драко! – крик глухой и далекий. И удар тела о стену. Если бы о дверь, он бы вынес ее вместе с косяком. Я не стал стоять и слушать, что будет дальше. В этом не было никакого смысла.
        
         Жалею ли я, что ушел? Иногда. Но я точно знаю, что если бы остался, это было бы стократ большей ошибкой.
         Как можно всю жизнь купаться в грязи и не испачкать свои белые одежды? Я не умею. Честно? Я не умею даже любить. Только мечтать. Не знаю, когда я возжелал своего отца. Может, я захотел, чтобы этот красивый, сильный и недостижимый человек стал моей собственностью еще в детстве, когда его любовь была для меня счастьем естественным, как воздух. Может, все дело в том, что потом я лишился его. И желание уберечь меня от греха сыграло с отцом злую шутку. Я завидовал его женщинам, веря, что они воруют нежность и любовь, предназначенные мне. Я хотел, желал, завидовал и мечтал. Идеальное, далекое существо, никогда не открывающее свое сердце – вот что видел я в отце, истинное воплощение рода Малфоев.
         И вдруг я увидел перед собой не мечту, не смутный образ, а человека. И понял, что не люблю его. Не нашлось во мне сил принять самый большой и единственный дар любви – другого человека. Со всей грязью, ошибками, недостатками, неудачами, достоинствами.
         В семнадцать лет думаешь, что к любви не прилипает грязь, что она чиста вопреки всему. Любовь не может быть грехом, а тем паче не может быть извращением. Я не смог принять такую любовь, вместе с вечной виной, со всей грязью, что налипнет на наши отношения. Впрочем, я просто не любил.
         Мне жаль отца. Он потерял семью и женщину, которая его любила. Потому что не мог увидеть в ней нечто большее, чем мою тень. Мне жаль Лизу, которая столкнулась с такой чудовищной ложью. Жалко и стыдно перед Фелис, она-то, получается, пострадала вообще ни за что. Мне жаль мою мать, прожившую пустую, бесцельную и бесплодную жизнь. У нее нет ничего, и сама она превращается в живой призрак. Впрочем, призраков что-то еще держит на земле, а Нарцисса пуста, как фарфоровая кукла.
         Кого мне не жаль, так это себя. Мальчишка, истерически прорыдавший весь последний год, умер, и это не плохо. Я… ну, наверное, это называется взрослением. Неприятно, болезненно, интересно и немного страшно. Я еще не знаю, как именно я изменился, но все чаще слышу, что становлюсь настоящим Малфоем, как родители. Тогда я окидываю их мысленным взором, и понимаю, что меня не прельщает их участь. И очень скоро я смотаю удочки отсюда. Когда я отвел взгляд от отца, я понял, что он не солнце. Я могу жить без него.
         Да, ему больно меня терять. Он меня любит, несмотря ни на что. Я все думаю, если бы он тогда удержал меня, не дал уйти, что бы я сделал? Но он слишком любил меня, слишком. И долгие годы ничем не выдал своей тайны, он боролся с собой до последнего. И он никогда бы не простил себе, того, что могло стать нашим счастьем и вечной виной. Его виной. Мне он простит все. А я… А я дам ему шанс простить и себя тоже…