Люциус Малфой сидел в роскошном кресле в особняке семейства Малфоев. Многим бы показался неуютным огромный зал с каменным полом и стенами без единого ковра, гигантскими зарешеченными окнами и еле теплящимся камином, около которого стояла пара монументальных кресел. Однако Малфой-старший чувствовал себя здесь лучше, чем где бы то ни было. Сейчас ему очень нужно было привести в порядок свои расстроенные чувства, снова обрести над ними контроль. Получалось плохо – ярость и гнев постоянно прорывали ледяную оболочку, и Люциус не раз уже выплескивал свои эмоции на жену. Нарцисса не опасалась, что он причинит ей вред, она умела за себя постоять. Но такое откровенное проявление чувств со стороны обычно бесстрастного супруга ее страшило. Малфой не мог вынести унижений, которым подвергал его Темный лорд.
         Да, Люциус всю жизнь старался быть предусмотрительным. Оставаясь верным идеям Упивающихся, он не исключал возможности, что светлые маги могут одержать победу. Поэтому на время исчезновения Темного лорда он затаился, спрятав артефакты темной магии в бесчисленных тайниках огромного особняка.
         Как выяснилось, он просчитался. Вернувшись, Волдеморт устроил бывшему фавориту показательную опалу. Никаких бесед тет-а-тет, никаких чрезвычайных полномочий. С каким бы рвением Малфой-старший ни демонстрировал свою преданность, уничтожая магглов целыми семьями, единственной наградой ему было только то, что Лорд отменял "круцио" для него на пару минут раньше, чем для других Упивающихся. Свои приказы Волдеморт передавал ему, раньше пользовавшемуся особым доверием, только через слуг. Чаще всего – через Петтигрю.
         Для Люциуса это было унизительнее всего. Жалкий толстяк, имени которого он так и не вспомнил, оказался наперсником Господина. Бывший гриффиндорец, один из четверки этих сопляков-мародеров, сумел стать доверенным лицом Темного Лорда. Мародеры... Малфоя до сих пор передергивало, когда он вспоминал, как какие-то глупые до тошноты второклашки рискнули покуситься на его авторитет. Взъерошенный очкарик рассудительно объяснял недомеркам, почему Люциуса не стоит бояться. Маленький волчонок в овечьей шкурке своими улыбками располагал к их шайке даже самых строгих преподавателей. Зашуганный крысеныш являл собой образчик примернейшего поведения, согласно всем правилам и уставам Хогвартса. И был еще его... как бы родственничек, о котором он никогда не задумывался дольше трех минут. Слишком свободный, слишком смелый – неудачное отродье чистокровного семейства. Сколько бы Блэки не вбивали в него правила этикета – тот даже не слушал. Одно время родители Сириуса были уверены, что воспитывают шпиона в стане врага... И слишком поздно поняли, как жестоко просчитались. Люциус отлично помнил ритуал Отречения. Вся родня Сириуса дико кричала: говорят, когда лопаются нити сердечной привязанности, маг ощущает невероятную боль. Поэтому даже чопорные родственнички взбунтовавшегося юноши не смогли сдержать почти животных воплей. Правда, мамаша Блэка всего лишь слегка вскрикнула...
         От раздумий о далеком прошлом Люциуса отвлек тихий скрип двери. Из-за нее показались большие ушки. Дрожа от еле сдерживаемого ужаса, маленький скорчившийся домашний эльф, посекундно стукаясь лбом об пол, доложил о визите господина Петтигрю. Сердце Люциуса придавила холодная могильная плита. Он понял, что ему предстоит очередное унижение. Подойдя к распростершемуся на полу эльфу, он поставил сапог на лапку несчастного существа и всем весом надавил на нее, несколько раз провернув каблук. Эльф полузадушено захрипел. Ничего не сказав домовику, Люциус пинком ноги распахнул тяжелые двери. За ними стоял, скрестив руки на пухлом животе, самый ненавистный для главы семейства Малфоев человек. Петтигрю попытался высокомерно посмотреть на хозяина особняка, который возвышался над ним на добрый фут. Несколько долгих секунд прошло в поединке взглядов.
         Люциус едва вспомнил внешний облик Петтигрю-школьника. Тот всегда был незаметным, услужливым, уступчивым. Маленький, худенький мальчик с песочного цвета волосами и милой улыбкой. А сейчас...
         Тринадцать лет жизни в крысиной шкуре не прошли бесследно. Петтигрю и внешне стал похож на крысу. Выдающиеся вперед зубы, торчащие клочьями редкие волосы, больше смахивающие на вылезающую шерсть, бочкообразное туловище с короткими ручками и ножками. Эта пародия на мага все теснила Малфоя вглубь его парадного зала, пока тот не уступил и не дал незваному гостю пройти.
         – Я явился сюда, чтобы передать послание от Повелителя тебе, Люциус Малфой, – торжественно провозгласил Петтигрю.
         – Садитесь, господин посол, – рукой в белой лайковой перчатке Малфой сделал жест по направлению к одному из огромных кресел. Его голос был пропитан ядом.
         – Слова Повелителя следует произносить стоя, – поджал тонкие губы Петтигрю.
         – Хорошо. А я, пожалуй, присяду, на правах хозяина дома, – и Малфой сел, игнорируя возмущенный взгляд крысюка.
         – И чего желает Господин? – опустив голову, лишь бы не смотреть на недоростка, спросил Малфой.
         – Повелитель, – медленно, словно издеваясь, проговорил Петтигрю, – желает известить тебя о том, что сейчас состоится общее собрание. План тебе известен: вторжение в Министерство магии. Несмотря на твое предательство, Лорд решил возложить на тебя определенные обязанности. Если ты справишься с этой огромной ответственностью, возможно – Повелитель подчеркнул "возможно" – тебе будет даровано прощение.
        Люциус опустил голову на руки. Его трясло от гнева – из-за подчеркнутого "возможно", из-за нарочито пренебрежительного тона этого ничтожества.
         – Это дословно? – срывающимся от напряжения голосом спросил Малфой.
         Петтигрю никогда не умел разбираться в людях – ни в друзьях, ни во врагах. Он самодовольно решил: вздрагивающие плечи Люциуса означают, что гордый Малфой повержен. Более того: "господин посол" вообразил, будто тот... сдерживает рыдания.
         Петтигрю покровительственно похлопал Малфоя по руке:
         – Ничего, Люциус, ничего... Если предстоящая операция завершится успехом, Темный Лорд забудет о своей немилости. Да и я замолвлю за тебя словечко. На определенных условиях, конечно... – и кривоватые пальчики здоровой руки Петтигрю сжали запястье Люциуса. Тот растерянно поднял глаза: крысеныш ему улыбался.
         Малфой неверяще моргнул. Улыбка с лица Петтигрю не исчезла. Он издевательски щерился редкими желтыми зубами. И тогда на Люциуса нахлынула ярость. Прекрасная, ледяная ярость, которая не затмевала рассудок. Наоборот, мысли Малфоя были кристально ясными.
         – Ты имеешь в виду, что ты возьмешь меня под покровительство? – притворно жалобно спросил он. Петтигрю не уловил подвоха. Он улыбнулся еще более самодовольно:
         – Лорд постоянно выказывает мне свое благоволение, – и в качестве доказательства поднял искусственную руку.
         – О да... благоволение... – Люциус снова опустил голову. И тут же выпрямился во весь рост, нависнув над Петтигрю. Он вытащил палочку из рукава, полы мантии взметнулись:
         – Благоволение, говоришь? – мрачный голос наполнил все уголки зала, который был, казалось, специально создан для этих раскатистых звуков. – Жалкие объедки с господского стола? Неуклюжий механизм взамен живой руки? Возможность немного попугать тех, кто раньше бы и не заметил тебя? Тебе ведь так нравится являться незваным в дворец любого чистокровного семейства?
         Только тогда Петтигрю понял, что ошибся. Он пригнулся и начал пятиться к дверям, одновременно пытаясь нашарить палочку в складках одежды:
         – Ну, я пошел, я уже все передал, – бормотал он, стараясь глупым разговором отвлечь разъяренного Люциуса.
         – Нет уж, погоди! – теперь Малфой шипел, словно змея. – Мы кое о чем не договорили.
         Видя, что Петтигрю вот-вот достанет палочку, а значит, сможет аппарировать к Волдеморту, Люциус одним заклинанием содрал всю одежду с незадачливого посла. Она вместе с так и не вытащенной палочкой улетела в другой угол зала. Петтигрю в шоке замер на месте.
         – Я тебе сейчас окажу покровительство, – брезгливо поморщился Люциус, оглядывая безобразное тело со складками на отвисшем животе, жирными ляжками, жалким маленьким отростком, безвольно свисающим между ног. Губы Петтигрю дрожали так, что трясся второй подборок.
         – Ты же не собираешься меня насиловать? – захныкал анимаг.
         К своему ужасу Люциус уловил в визгливых нотках вопроса какое-то... желание? Предвкушение? Малфоя чуть не стошнило при одной мысли о том, что он может прикоснуться к этому уродливому телу не сквозь несколько слоев ткани, не через перчатку, а почувствовать его обнаженной кожей. Вставить член в эту жирную задницу, между трясущихся ягодиц которой торчат пучки волос? Азкабан показался Малфою более привлекательной перспективой.
         Мысли Люциуса тревожно заметались. Что он может сделать этому червяку? Малфой прекрасно отдавал себе отчет в том, что нанесение вреда посланнику Лорда будет чревато для него самыми неприятными последствиями. Тусклый блеск механической руки ясно давал понять это. Но воображение Люциуса сразу услужливо подкинуло ему приятную картину: он медленно вскрывает живот толстяка, вытаскивает оттуда сизые внутренности и запихивает их в его раззявленный рот. Малфой замечтался, его палочка медленно потеряла ориентир – голову Петтигрю, и жертва не преминула этим воспользоваться.
         Жирная фигура Петтигрю стремительно уменьшилась в размерах, и на пол шлепнулась всполошенная юркая крыса. Она тенью метнулась к стене, на которой висел бархатный герб с вытканным девизом семьи Малфоев. Но Люциус, очнувшись от грез, уже направил на зверька палочку и выкрикнул "Акцио!". Бешено извивающаяся крыса оказалась у него в руках.
         Малфой взял зверька за загривок и с отстраненным любопытством осмотрел ободранную крысу: механическая рука превратилась в протез для лапки. Подобное требовало от анимага немалого искусства. Что ж, видимо за 13 лет Петтигрю кое-чему научился.
         Крыса перестала сопротивляться и теперь болталась в руках Малфоя как тряпка. Тот недоумевал, что можно сделать с этой шелудивой тварью. Логичнее всего было просто бросить ее на пол и раздавить каблуком. А потом соврать, что не заметил мелкого зверька. Но он не смел, и это разъяряло его еще больше. По слухам, между возродившимся Волдемортом и пожертвовавшим для него руку Петтигрю существовала некая непонятная связь. А Малфой вовсе не хотел еще сильнее раздражать Лорда. Крыса что-то пискнула, он поморщился. Внезапно в голову пришла отвратительная, но интересная мысль.
         – Ты сам подал идею, – прошипел Люциус.
         Еще раз поморщившись, Малфой пристроил кончик палочки под хвостом выгибающейся крысы и вогнал ее в тельце псевдоживотного. Ему было все равно, насколько глубоко войдет эта палочка. Когда она уперлась во что-то очень уж твердое, он остановился. Крыса в его руках выгнулась так, что голова зверька чуть не коснулась основания хвоста, а писк достиг такой высоты, что перешел в ультразвук. Пошевелив палочкой в тельце животного, Люциус вытащил ее. За ней потянулась красноватая слизь с какими-то черными прожилками, которую маг брезгливо вытер о шерстку крысы. Та продолжала верещать. Передние лапки с огромной скоростью царапали воздух, задние же, наоборот, словно свело судорогой. Малфой примерился проделать то же самое еще раз, но в это время резко увеличивающийся вес крысы пригнул его руку к полу. Анимаг вернулся в человеческий облик.
         Петтигрю стоял на четвереньках, Малфой продолжал держать его за жирный загривок. Отчетливо воняло испражнениями, которые стекали из задницы анимага вместе с кровью. Петтигрю наклонил голову, и его вырвало. Зловоние стало гуще. Малфоя чуть не стошнило вслед за пленником, когда он увидел зеленоватую лужицу с полупереваренными остатками еды. Он снова взмахнул палочкой - и из каменного пола выросли кандалы, обхватившие запястья и щиколотки Петтигрю. Пленник истошно завопил. Малфой наступил на его шею сапогом, вдавив голову в выблеванную лужу. Через пару секунд в руке хозяина дома оказался хлыст. Он со свистом рассек воздух – и тело жертвы начало покрываться красными, немедленно вздувающимися полосами. Когда на плечах, спине и заднице посланника Волдеморта уже не осталось живого места, Малфой опустил хлыст. Он обошел Петтигрю с тыла и с жалостью посмотрел на красивую кожаную рукоятку хлыста. Затем пожал плечами, наклонился и вогнал ее в зияющее отверстие задницы анимага. Тот рванулся так, что Люциусу показалось: он может вырвать кандалы из пола. Жалкое лицо Петтигрю искривилось в безмолвном вопле боли. И тут он сумел выдавить из себя слова, которые ужаснули его палача:
         – Люциус, пощади, я не хотел... меня заставили... подставить Блэка...
         При звуке имени так называемого родственничка рука Малфоя рефлекторно усилила давление. Анимаг захрипел, забился в конвульсиях. А ярость палача сменилась ужасом. Эта мускусная крыса, эта жалкая пародия на человека, мелкий, невзрачный зверек, так позорно боящийся за свою жизнь – неужели он... знал?
         Люциус окаменел на несколько секунд, затем опомнился:
         – Дерьмо! Как ты смеешь обращаться ко мне по имени?
         – Господин Малфой! – задыхаясь и давясь слезами, проговорил Петтигрю. – Я виноват, что Блэк был в Азкабане. Но мне приказали. Я не смел ослушаться...
         Люциус почему-то был не в силах прервать это глупое блеяние.
         – Это было не мое решение. Я знаю, что Блэк вам нравится, что вы любите его. Если вы хотите, старая крыса подтвердит, что он невиновен, только не надо этого больше делать...
         Малфой вышел из прострации. Он вытащил хлыст и нанес несколько мощных ударов по голове анимага. Еще немного – и та бы лопнула, как перезревший помидор. Но тут Петтигрю потерял сознание, упав лицом в зловонное месиво. Люциус задумчиво посмотрел на неподвижную груду дерьма перед ним, затем развернулся и направился к креслам. Опустившись в свое любимое, он начал мучительно размышлять, когда и где он выдал себя. Ведь Малфой считал, что никогда не показывал своего интереса к Сириусу Блэку.
         В Хогвартсе он третировал сероглазого мальчишку с белозубой улыбкой точно так же, как и всех остальных. Или даже меньше, потому что не хотел думать о нем дольше трех минут. Во время свадьбы с Нарциссой он смотрел на невесту, а не на угрюмого паренька, которому мамаша шипела на ухо, чтобы тот вел себя прилично. И впоследствии, на семейных торжествах, он не предлагал Сириусу задержаться для беседы, мгновенным взглядом успевая отметить все перемены, произошедшие с юношей. Никто не мог сказать, что Люциус оказывает слишком явное внимание своему более молодому родственнику.
         Но потом... потом Темный Лорд пожелал себе Сириуса. Отпрыска семейства, которое всегда было верно традициям темных магов. Члена клана, занимавшего самые почетные позиции в иерархии чистокровных семейств. Парня с неправдоподобно длинными ногами и шелковистыми волосами, настолько черными, что в лунном свете они отливали синим. Юношу, о котором Люциус Малфой думал не дольше трех минут, потому что не позволял себе большего. Ибо мысли эти сводили с ума и заставляли желать несбыточного. Желать того, что не достойно образцового последователя Темного лорда.
         Сириусу к тому времени исполнилось 20. После обряда Отречения Люциус видел его крайне редко: исчезли формальные поводы для встреч с теперь уже бывшим родственником. Пару раз – на пару минут – Малфой позволил себе на свой манер поскучать о нем. Но потом перестал, ибо сложившиеся обстоятельства были в его пользу: отринутый семьей Сириус поступил учиться в академию авроров, откуда Упивающимся было весьма затруднительно его похитить, даже по приказу Волдеморта.
         Вот тут-то Люциус выдал себя. Потому что именно он предложил Волдеморту Регулуса – вместо Сириуса. Да, они были родными братьями. Но при этом Регулус казался неуклюжей подделкой, эрзацем старшего брата. У него были такие же длинные ноги, но двигался он, словно инвалид на костылях. Такие же иссиня-черные волосы не желали спадать водопадом на плечи, а висели рваными прядями. Глубокий грудной голос звучал неуверенно и тихо... 16-летний подросток был невероятно рад вниманию самого лорда. Малфой предпочитал не вспоминать о том, что случилось потом с Регулусом. Что ж, мальчишка расплатился за то, что он – не Сириус. Официальная версия гибели Блэка-младшего была удобоваримо подкорректирована. Однако Люциус сам видел, что осталось от Регулуса, когда помогал выносить труп из покоев Темного лорда. Видел – и навсегда возблагодарил судьбу за то, что Волдеморт не испытывал влечения к блондинам.
         Впоследствии Малфой постарался сгладить впечатление от своего неожиданного внимания к судьбе Сириуса. Когда смешливый сероглазый молодой мужчина так глупо попал в Азкабан, Люциус только один раз упомянул об этом – в разговоре с новым соратником, Снейпом. Тот не скрывал своего злорадства.
         А вот после бегства Блэка из Хогвартса Снейп рвал и метал. Он не мог понять, как упустил своего старинного врага. Люциус слушал его молча, откладывая в укромный уголок памяти все мелкие детали, касающиеся Сириуса. Заросшее бородой лицо, тощее тело, уродливые татуировки на костлявой груди. Слушая визгливые проклятия Снейпа в адрес Блэка, Малфой вдруг улыбнулся. Взбешенный Снейп тогда решил, что Люциус над ним издевается. Но Малфой улыбался не поэтому. Он осознал, что Сириус Блэк был жив.
         Бедняга Петтигрю был неправ. Люциус не любил Сириуса. О, нет. Только не Люциус. Он не был способен. Да, было время, когда он больше всего хотел, чтобы перед ним оказалось обнаженное безупречное тело с бесстыже разведенными ногами, мечтал увидеть, как закатятся глаза Сириуса, как выгнется его спина, когда член Люциуса начнет проталкиваться в предварительно растянутое, но все равно узкое отверстие. Но со временем юношескую жажду секса сменило нечто другое. Сейчас Люциусу всего лишь надо было, чтобы Сириус Блэк жил. И это чувство было сильнее всех остальных эмоций. Для того чтобы этот мир, с его темной и светлой сторонами, с особняком Малфоев и Хогвартсом, с этими жалкими домашними эльфами, которых можно убивать, когда хочется выпустить пар, оставался целостным, в нем необходим Сириус Блэк. Больной или здоровый, свободный или заточенный в тюрьму, по-прежнему прекрасный или изуродованный, одинокий или влюбленный, он должен дышать где-то в этом лишенном жалости мире. Дышать для Люциуса Малфоя. Люциус не знал, как назвать это чувство. В свое время он не потрудился выучить это слово. То, что касалось его самого, всегда было для Люциуса предельно просто. Есть Малфой – и есть мир, который должен соответствовать его желаниям. Только вот того, что касалось Сириуса Блэка, он не понимал. И не хотел понимать. Это просто было – и все. И никакие крысюки не должны в это влезать.
         Люциус взглянул на жирную тушу в центре зала. В это время Петтигрю пошевелился, приходя в себя. Он машинально отодвинул голову от вонючей лужи. Взор Люциуса наполнился ненавистью: крысеныш заставил его думать о Блэке больше трех минут! Когда глаза анимага сфокусировались, Малфой встал из кресла и вновь приблизился к своей жертве. Носком сапога он пнул Петтигрю в лицо:
         – Очнулся, тварь? Ты посмел своим грязным языком замарать мое имя! Сейчас ты сдохнешь в луже собственной блевотины.
         – Ты не посмеешь... не посмеешь меня убить, – провыл тонким голоском Петтигрю.
         – Да? Ты так думаешь? – приподнял брови Малфой. – А я уверен в обратном. Если хочешь, я устрою тебе экскурсию по нашим подземельям. У каждой двери там стоят чучела наших бывших домашних эльфов. С палочкой, при помощи которой эти эльфы перешли в разряд бывших, ты уже знаком. Ты думаешь, твою шкуру я ценю дороже шкурки жалких эльфов?
         Он шагнул по направлению к Петтигрю, подняв палочку. Анимаг взвизгнул, втянув голову в плечи. И в это мгновение жгучая боль пронзила левую руку Малфоя: Темный лорд устал ждать, пока слуга отреагирует на послание, и потребовал его к себе прямым вызовом.
         Малфой потер руку, позволив себе болезненно поморщиться. Он не сомневался, что крысюк доложит Волдеморту об этом проявлении слабости... как и обо всем остальном. Что ж, сие необходимо предотвратить. Вся грязь и испражнения исчезли после одного взмаха палочки, после второго на Петтигрю вновь оказалась его одежда. Затем Люциус посмотрел в побелевшие от ужаса глаза анимага и почти нежно прошептал: "Обливиэйт". И, глядя на совершенно отупевшее лицо Петтигрю, произнес:
         – Я готов следовать за вами, господин посол.
         Перед тем, как аппарировать на зов Метки, Люциус позволил себе вспомнить семейные торжества. И красивого черноволосого подростка, которому никак не удавалось вести себя чопорно. Потянувшись за пирогом, он тревожно оглядывался на окружающих. Сириус Блэк все время съедал только начинку из пирога, незаметно подкидывая слоеное тесто домашним эльфам. Люциус усмехнулся про себя. Он надеялся, что где бы Сириус ни был, он все так же из пирога съедает только начинку.