Он ждал моего возвращения, ждал, когда мой голос станет ниже, плечи - шире и я привыкну к своему нынешнему росту.
        Говорят, я похож на него, но это не так. Я другой. У нас одинаковый цвет волос и телосложение, нос и рот, но глаза… Глаза у меня, как у мамы - мягкие, серовато-голубые, будто неспокойное море. Мягкие, но дерзкие, и ничем не напоминают его стальные осколки. Раньше мама всегда целовала мои глаза на ночь, до того, как я почувствовал себя слишком взрослым для этого. До того, как зелье затуманило ее взгляд.
        Кто-то, наверное, думает, что это он приходит ко мне, а я просто лежу в постели, ожидая его, молясь, чтобы этого не случилось и он перестал насиловать меня, осквернять мое тело. Нет, он выше этого. Знаете ли, я сам всегда иду к нему.
        Каждый день и каждую ночь я обещаю себе, что этого больше не повторится. До одури ношусь на метле, пока не перестану понимать что-либо... Дожидаясь момента, когда меня начнет пробирать дрожь, а мышцы достигнут предела своих возможностей.
        А потом ужин и вежливая беседа, сотканная из многозначительных молчаний, двусмысленных фраз и едва уловимых улыбок. Дочь друзей моего отца изысканно флиртует со мной, и я легко принимаю эту игру. Пристальный взгляд преследует меня весь вечер, но мои навыки отточены безупречно.
        А когда дом погружается в тишину, я вновь сижу на постели без сна, мучительно стараясь преодолеть себя, но жажда слишком сильна. Мое тело ноет, требует этого, и я сдаюсь. Набросив серый, в тон глазам, халат, распускаю волосы и иду к нему. В его спальню.
        Он всегда там. Сидит у камина в рубашке и брюках, или облаченный в струящийся шелк, словно таинственное божество.
        И как всегда спросит: «Чего ты хочешь, Драко?»
        И мне некуда деться. Конечно некуда. Он вынуждает меня ответить. Ненавижу это.
        - Я хочу тебя, отец, – все, что я произнесу.
        Он улыбнется, и эта его улыбка, нежная и искренняя, похожая на свет первого весеннего солнца, слепящего глаза после мрака школьных подземелий. Он встанет и поцелует меня.
        О, он умеет целоваться. Ни одна девушка из тех, с которыми я делал это, с ним не сравнится.
        Его поцелуй захлестывает, оглушает меня, словно океанская волна, и я пьянею, как от стремительного полета, как будто мне удался самый дерзкий финт Вронского. Он горький, как бренди, он сильный… И я люблю его.
        Он предложит мне раздеть его, и я сделаю это правильно - по одной пуговице за раз. С брюками надо быть осторожнее - он не любит, когда я дотрагиваюсь до него там. До сих пор. Интересно, стану ли я таким же, когда повзрослею? Это время не за горами… Добавить сантиметров пять роста и, возможно, пару килограммов…
        А потом я признаюсь, что обманываю себя – я уже такой, как он.
        Это зловещее сходство. Смотрю, как он тянет за пояс моего халата, и вижу руки, развязывающие узел, свои руки - тонкие и изящные. Его пальцы на моей коже почти как мои собственные. Но больше всего меня поражает понимание. Он знает. Он нашел мои чувствительные точки с первого раз, когда я даже не догадывался об их существовании. Он чувствует, как поглаживать и когда сжимать, кусать и снова ласкать.
        И, когда я неловко пробовал сделать то же самое для него, у меня получилось, получилось так хорошо, будто я ласкал себя. Он - мое зеркальное отражение.
        И каждый раз, когда я видел, как он почти теряет контроль, за мгновение до оргазма, в тот самый момент, когда в ответ на мой стон его охватывала странная неподвижность… я думал, что смогу сломать его также, как он ломает меня. Соскрести со своей кожи, выбросить из своей головы, очиститься от него…
        Но не получается. Я думаю, в том и состоит единственное различие, данное нам временем. Он – само олицетворение сдержанности, когда заводит мои руки за голову, ласкает пальцами, связывает меня моим же желанием подчиниться и своей волей подчинять. Вновь нежно улыбается мне, проводит ладонью по моему лицу, а я, как всегда, выгибаюсь в его объятьях. И будто взлетаю, окрыленный его поцелуями, прикосновениями, словами, которые он говорит.
        А потом, терзаемый его членом, так похожим на мой, я плачу, и мир раскалывается перед глазами, когда он позволяет мне кончить.
        Я люблю его.
        Он закрывает глаза и глубоко вздыхает, дрожит, не в силах пошевелиться. В такой момент я мог бы сказать ему:
        - Это был последний раз. Никогда больше.
        И я уверен, если скажу это, он просто кивнет и пожелает спокойной ночи, изображая отцовскую заботу. Ничего не будет. Наказания не последует.
        Но я знаю, что не смогу этого сказать. Понимаете, я честен с собой. Я уверен, если однажды я сделаю это, то две ночи спустя стану снова желать его прикосновений, буду летать и изводить себя нагрузками, пытаясь преодолеть этот голод. Бродить взад-вперед по своей комнате, чтобы, в итоге, опять одеться и пойти в его спальню, ненавидя себя за каждый шаг.
        А еще я знаю, что он припомнит мне мои слова, ведь свое слово он держит всегда.
        Поэтому я ничего не скажу. Просто выскользну из кровати и накину халат. Мне нужен душ, хотя никакой воды не хватит, чтобы смыть с себя это. Он наблюдает за мной, раскинувшись на постели, обнаженный, совершенный. Волосы рассыпались по плечам и сам он словно мраморная статуя. Ангел с улыбкой демона. Ненавижу его.
        - Спокойной ночи, Драко, - говорит он, прежде чем я закрываю дверь.
        Хочется закричать. Я не могу спать спокойно. Не имею права. Я должен ворочаться и метаться во сне, заклейменный собственным грехом, своим незаконным знанием. Но он знает меня слишком хорошо.
        Я засну и проснусь с горечью поражения на губах, с ломотой в утомленном восхитительным сексом теле. Взгляну на себя в зеркало и удивлюсь только одному изменению в своей внешности.
        Я увижу глаза своего отца.